Ольга Гепнарова 30.6.1951 - 12.3.1975

    "Мирек Д. - кто, собственно, был этот человек, о котором Ольга Гепнарова не только в своих письмах, но и, например, в своих показаниях упоминала как о своём единственном друге? Был ли он в действительности тем человеком, который был Ольге опорой в тяжёлых ситуациях, либо это был лишь обыкновенный авантюрист, асоциальный элемент и чудак, который знал к Ольге подход и, вместе с тем, её лишь использовал? Одно известно точно — это был человек «многоликий». Он отнюдь не был обласкан судьбой, большую часть жизни он находился на задворках общества, однако, подавляющее большинство своих проблем мог решить он и только он сам.
    Ольга была интеллектуалкой, он также нередко посягал на эту плоскость, что, по всей вероятности, и было причиной того, что по отношению к нему она постепенно прониклась доверием и благосклонностью как к никому другому. Он часто употреблял возвышенные фразы и цитаты, которые, однако, в большинстве своём производили довольно поверхностное впечатление и как бы впечатление «заученого». Он пренебрегал «богатством и модой того времени», однако сам, помимо рабочей одежды дворника, носил, главным образом, костюмы. Возможно он думал, что это каким-то образом идёт интеллектуалу. «Я пишу о тебе книгу», - написал он Ольге в тюрьму в одном из своих писем. Из этого, в конечном счёте, получилось лишь несколько машинописных страниц формата А4, которые он под конец отправил следователю. Он хотел работать чертёжником, диспетчером, однако, всё снова заканчивалось дворником. Виноваты в этом, по его словам, были другие, «эти твари, это общество потребления». Он хотел уехать работать и жить за пределами Праги, работа — обеспечение НКП, место работы — обеспечение НКП (НКП — Народный Комитет Праги — прим. переводчика). В своих письмах он очень часто говорил о себе как о прямом и искреннем человеке, однако, правда то, что всё большие и большие постоянные разногласия между ним и Ольгой возникали, главным образом, по той причине, что она постепенно замечала разницу между тем, что он говорил и тем, что он делал. Он говорил, что хотел бы начать строить дом. Однако, что касается финансовой стороны дела, то он, главным образом, рассчитывал на деньги, которые бы он выручил после того, как Ольга переписала бы на него свой Трабант, чтобы его затем продать. Может быть, продать. До этого, однако, дело не дошло, так как Ольга отказалась переписывать на него автомобиль. Даже то авторадио, на которое она ему дала деньги, он, в конце концов, не купил. Деньги (около 1 500 крон) были потрачены неизвестно на что …. Во всяком случае, факт того, что с Ольгой Гепнаровой он встречался очень часто, был широко известен и поэтому не удивительно, что следователи вызвали его на допрос практически сразу же после допроса самых близких членов семьи, то есть, после родителей и сестры. Он давал показания уже на следующий день, 11.07.1973, допрос длился немногим больше часа:

Перед началом допроса упомянутому лицу были надлежащим образом разъяснены вышеуказанные нормы законодательства. Разъяснения понятны и даны следующие показания:
«Ольгу  Г е п н а р о в у  я знаю приблизительно с ноября 1972 года. Познакомился я с ней на работе. Это произошло, когда я в рабочее время шёл перекусить, а Ольга набирала воду из гидранта, поскольку она работает в Пражских коммуникациях на поливальной машине. Выяснилось, что мы работаем на одном предприятии. В то время она жила в своём дачном домике в Олешко, примерно в 30 км от Праги, я точно не знаю, но это около 4 км от Давле (Давле — небольшой городок недалеко от Праги — прим. переводчика). Этот домик был её собственностью, она говорила, что сама его строила. Я начал с ней поддерживать отношения и попросил её, чтобы она переходила жить в общежитие, где живу я. Одновременно, я подыскивал ей там место. Затем я выяснил, что она там уже живёт, хотя я об этом и не знал, а она жила и живёт до сих пор через одну комнату в том же коридоре. С тех пор я с ней уже поддерживал настоящие отношения. Ввиду того, что она проживала в Праге, дачный домик она затем продала, это было примерно три месяца назад. Сколько она за этот домик получила, я не знаю, меня она в это не посвящала, и на эти деньги и плюс ещё на какие-то свои накопления (примерно 15 000 крон) она себе купила автомобиль ТРАБАНТ. Помню, что у автомобиля был номер  SPZ ABO 48-25. Парковала она его в районе Прага 10 перед общежитием. Сегодня утром я был в Общественной безопасности, где мне сказали, что она на этом автомобиле попала в аварию. Последний раз я видел её автомобиль 09.07.1973 в 21:30... Ездили мы с ней на нём по окрестностям Праги. Где точно — не знаю, ибо те окрестности Праги мне не знакомы. Было это, в том числе, в районе Давле, что частично мне знакомо, в Модржанах и так далее. Как указано выше, в 21:30 мы вернулись домой. Затем я пошёл спать, и как я вчера узнал от её соседки по комнате, Павлины, Гепнарова опять уехала. Куда поехала — я не знаю и не знает этого также её соседка. С тех пор она уже не возвращалась. У меня было предположение, что Гепнарова уехала в Пльзень. В Пльзени живёт её подруга Михаэла С., которая также временно живёт в нашем общежитии. Гепнарову я вчера весь день прождал дома. Я был также в её комнате в течение примерно 2 часов. Было это приблизительно с 16:00 и вплоть до 18:00 — 18:30. Её соседка сказала, что не знает, где Гепнарова, что с тех пор, как она вернулась вместе со мной, а затем опять уехала, она её не видела.
    По моему мнению, она была очень психически измучена или, возможно, очень разочарована. Почему — не знаю. Это у неё длилось примерно месяц. Возможно, что и дольше. Около месяца назад она мне сказала, что была у врача и что он ей прописал какие-то порошки. Что это были за порошки, я не знаю, вероятно, снотворные. У какого именно врача была, она мне не сообщила. Также у неё болело горло, но что конкретно у неё было с горлом, я не знаю. Возможно, у неё было воспаление миндалин.
    В то, почему она была несчастной, почему страдала, она меня не посвящала, даже несмотря на то, что я с ней обращался очень хорошо.
    Я никогда не давал ей никаких порошков. Я принимаю барбитураты (барбитураты - группа лекарственных средств, производных барбитуровой кислоты, оказывающих угнетающее влияние на центральную нервную систему — прим. переводчика), которые были мне прописаны врачом, доктором медицины Б., врачебный район 24 в Малешицах, поскольку у меня язва желудка и язва двенадцатиперстной кишки. В общем, никаких порошков, наркотиков и подобного я не использую. Хотя у меня дома есть большое количество разных порошков, всё говорит о порошках, которые мне прописала вышеуказанный врач. Ничего другого у меня дома нет. Гепнаровой я действительно никогда никаких порошков не давал и думаю, что Гепнаровоа принимала только те порошки, которые ей прописал врач, ни о чём другом я не знаю.
    Хотел бы ещё добавить, что Гепнарова не уживается с родителями. Возможно, поэтому она так страдает, хотя это лишь моё предположение.
    Первоначально мы с Геппнаровой хотели покинуть Прагу, ибо Прага мне не идёт на пользу и Гепнарова с этим была согласна. Первоначально мы хотели уехать в Усти-над-Лабем, хотели там строить дом.
    Гепнарова меня посвятила лишь в свои семейные отношения, что она действительно не уживается с родителями. Ни во что другое она меня не посвящала. О том, чтобы она совершила какое-нибудь преступление, я ничего не знаю. Она мне говорила, что попадала в аварию на машине предприятия, но вероятно не была виновной, там была вина другого водителя. Мне также не известно, чтобы она когда-либо за что-либо имела судимость.
    Больше уже у меня нет, чтобы я хотел добавить по делу, рассказал я всё по правде, ни о чём не умолчал, написанный протокол мною прочитан, записано с моих слов верно и не требую никаких дополнений или исправлений.
    Завершено в 14:15...

Трудно сказать, что привело его к тому, что в тот момент он уже ни о чём не помнил и формулировал свои ответы так, как будто бы с Ольгой Гепнаровой он был знаком лишь мельком и о её проблемах почти ничего не знал. Возможно, это была обыкновенная трусость либо опасение, что последствия совершённого преступления могли бы бросить тень и на него, возможно, что о готовящемся преступлении он знал больше, чем удалось доказать тогдашним следователям. Вспомним только, что эти показания возникли спустя длительное время после того, как он, по своим собственным словам, изложенным в последующих документах, несколько месяцев пытался помочь Ольге в решении её проблем, в которые она его посвятила и которые, в конце концов, привели к тому, что он привёл Ольгу к психиатру доктору медицины Н. лишь за четыре дня до того, как он в своём первом письме Ольге в тюрьму торжественно сообщил, что он о ней «пишет книгу». И это несмотря на то, что в среду 11.07.1973 «он помнил» из жизни Ольги Гепнаровой совсем мало и сразу же четырьмя днями позже, как уже было указано выше, сообщает Ольге о своём намерении написать о ней книгу, чтобы затем, ещё двумя днями позже, а именно — в следующий вторник, передать следователям то, что осталось от первоначального великого плана — шесть машинописных страниц формата А4, который он назвал «Ольга Гепнарова — Жизнь, факты, свидетельства» (данный письменный доклад он начал писать 14.07.1973 — прим. автора). Причина этого внезапного освежения памяти осталась неизвестной.

ОЛЬГА ГЕПНАРОВА
Жизнь, факты, свидетельства.
Я хочу правдиво описать жизнь своей невесты Ольги Гепнаровой по рассказам её родителей, моим собственным сведениям и взглядам, а также рассказам Ольги.
Хочу писать правдиво, без какого-либо восхваления или, наоборот, недооценки,  а также без  сухих точек зрения, ибо я далёк от этого.
Я хочу описать ход событий последних дней, прежде чем Ольга переступила грани законов, существующих в этом мире, и описать то, что по мнению Ольги привело её к переходу всех границ окружающего мира, а также к переходу её собственных границ.
Пусть каждый сделает своё суждение о её жизни, если хочет, то может его сопоставить с самим собой, ибо осуждение человека либо ЛЮДЕЙ не является моей целью.
Если я случайно допущу жалостливое или нежное слово, то это потому, что Ольгу я очень любил и всегда буду её любить, не обращая внимание на мир. Поэтому простите мне мою человеческую слабость, если это вообще слабость.
Ольга Гепнарова, в наши дни 22-летняя девушка, родилась 30.06.1951 в Праге. Её мать — врач, её отец происходит из многочисленной крестьянской семьи. Семья не зажиточная, но госпожа врач Гепнарова — энергичная женщина, которая способна вложиться в семейный бюджет и образцово тянуть домашнее хозяйство. Госпожа Гепнарова тяжко испытала свою материнскую долю, когда умерли её два маленьких ребёнка. Потом родилась Ева и незадолго до рождения Ольги её мать тяжело заболела параличом правой части тела. Организм матери был ослаблен болезнью и поэтому Ольга привнесла в мир помимо иных, внутренних дефектов, также маленькую фигуру и кривые плечики.
    Однако, Ольга была очень подвижной и позже у неё проявился большой спортивный талант, она профессионально занималась плаванием, в Свазарме (Свазарм — Союз содействия армии ЧССР, который был создан по образцу советского ДОСААФ — прим. переводчика) пробовала получить 2-й спортивный разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки, на велосипеде проехала всю Словакию и ещё позже интересовалась авиацией. Она смирилась с тяжёлым появлением на свет, но отнюдь не с людьми. Училась отлично и радовалась своим пятёркам примерно до времени полового созревания, примерно в 13 лет. Внезапно что-то в ней сломалось, у неё появилась какая-то рассеянность. Она начала прогуливать школу, была порой задумчивой, а порой — строптивой и беспокойной. Едва она достигала одной цели или, скорее, на неё лишь намекала, она переставала её интересовать и она искала новую цель. Она была мечтательницей, становилась мрачной и увлекалась воображаемыми объектами.
    По предложению психиатра она была помещена в детское отделение в Карлове (имеется в виду больница в пражском районе Карлов — прим. переводчика). Во время одной из прогулок она попыталась сбежать и ей это вначале удалось. «Сбежала девочка, прямо в халате, ловите её, держите её»! Но куда там! Ольга летела как ветер. Привезли её обратно полицейские.
    После трёх побегов она была помещена в Опаржаны в отделение для трудновоспитуемых детей. Здесь она опять попыталась сбежать. В качестве наказания она была избита воспитателями, затем ей были сделаны инъекции Плегомазина, препарата, после применения которого человек не может ни спать ни бодрствовать, он становится полностью безвольным, и в этом состоянии её, при равнодушии воспитателей, утащила в душ группа сексуально озабоченных девушек-садисток. Там она была привязана и трое из девушек-садисток из рода так называемых «светских» (людей каруселей и качелей) — (то есть — бродячие циркачи — прим. переводчика) разбили ей лицо. Они были остановлены лишь приходом врача, который их застал за тем, как они получают удовольствие от вида крови.
    Часто с отвращением, ненавистью и ужасом она об этом вспоминала и её глаза пылали от гнева. Часто упрекала родителей за то, что они поместили её в больницу, а они этого не понимали. Ольга их никогда не посвящала в то, что испытала. «Возможно, что через пару столетий эти больницы будут показывать туристам, как сегодня застенки и тюрьмы для обречённых на голодную смерть в замках».
    Когда Ольга вернулась из Опаржан, выяснилось, что жестокая обстановка оказала полностью противоположное влияние, чем ожидалось. Ольга меняла школы одну за другой, однако нигде не могла завязать ни дружбу ни взаимодействие с коллективом. Пребывание в лечебнице её страшно ожесточило по отношению к людям, особенно по отношению к детям и это сохранилось у неё вплоть до последнего времени: «Если бы я так укатала каких-нибудь сорванцов. Они злые и жестокие и взрослые их воспитывают по своему образу и подобию». Дети с малых лет учатся «правильным» навыкам, подходящим для наиболее удобного «плавания» по жизни и когда они взрослеют, они уже имеют те же установки, что и взрослые». «Если у потомка взрослых нет достаточно сообразительности (ума), первой заботой взрослых является, сможет ли потомок, по крайней мере, хорошо лицемерить». «Дети — это маленькие чудовища». Ольга ненавидела лицемерие и за свою прямоту часто высмеивалась одноклассниками. «Я их избегала. Они были тупые». Ольга не слишком общалась с девочками. Зато она часто дралась с мальчиками и часто брала над ними верх. Она была закрытой и неразговорчивой. Опускала глаза к земле, не отвечала учителям и не любила учиться. Можно сказать, что к школе она утратила всяческий интерес. Её опять поместили в лечебницу в Опаржанах, которую она, хотя и ненавидела во время своего первого пребывания, сейчас, якобы, хорошо переносила. В этот раз у неё также не было обнаружено никаких расстройств. Школу она окончила с отличием.
    После окончания школы она училась на предприятии ТОМОС. Она выучилась на переплётчицу книг. Хотя у неё был значительный уровень IQ и, кроме того, она была трудолюбивой, физический труд её не устраивал. Она была неловкая. К тому же, как это сегодня случается, предприятие обучает рабочих и учеников только своим прямым производственным обязанностям и в ученической школе есть только добрая воля мастера, если он, по крайней мере, покажет ученикам, как выглядит всё ремесло. Ольга уехала в Хэб, в переплётную мастерскую. «Она относилась к предприятию бытового обслуживания, начальник (мастер) был немец, тупой как полено, его жена была бухгалтером, также там работала ещё пара работников. Хозяйство для господина мастера и его супруги я не вела и через пару дней мне поручили золотить книги, чему меня не учили в училище, поэтому я должна была учиться этому сама и у меня это не получалось. Было это всё безуспешно. Мне обещали 1 300 крон, но я зарабатывала на побегушках 700 крон и однажды мастер плохо разрезал картон и затем пошёл мне советовать, как я должна держать инструменты и т.д. Я с ним схватилась и он хотел меня избить. Ругался матом по-немецки, то есть, наполовину по-чешски, наполовину по-немецки. Я немедленно ушла прочь. Я не какой-нибудь раб».
    Затем Ольга вернулась в Прагу и в почтовом управлении окончила водительские курсы. Затем она работала водителем на пикапе и была очень способной. Однако, спустя некоторое время у неё опять произошли конфликты и она была уволена с работы. В то время сестра Ольги выходила замуж. Оля не поладила с родителями и уехала жить в свой дом недалеко от Давле. Этот дом она сама помогала строить. Её желанием было что-то смочь самой. Она не хотела видеться с родителями, упрекала их (по известным нам причинам) пребыванием в Опаржанах и не хотела иметь от родителей никакой поддержки. Позже, без неё, всё-таки, не обошлась. «Позор мне, что я от них зависима». Поэтому Ольга жила в Олешко недалеко от Давле, работу нашла в Пражских коммуникациях и была счастлива от того, что могла ездить на тяжёлых спец-автомобилях. Однако, она была очень робкой и казалось, что она возненавидела весь мир. Ева закончила институт, а Ольга, хотя и хорошо читала и безупречно рассуждала обо всём, что она прочитала, посвятила себя профессии водителя. Она также училась на подготовительных курсах для сдачи выпускных экзаменов   для поступления в гимназию. Хотя на подготовительные занятия она и не ходила, ей пошли навстречу и Ольга сдала вступительный экзамен без подготовки на отлично. После полугода обучения она бросила гимназию. Она достигла своей цели, она себе доказала, что способна учиться и верила, что она сдала бы хорошо и выпускные экзамены. Правда, ещё одна вещь сильно повлияла на то, что Ольга оставила учёбу. У неё начали проявляться сексуальные расстройства гормонального происхождения (по всей видимости) в результате осложнений при родах у её матери (facea mortalis), усиленная, к тому же, пребыванием в лечебнице. Как известно, во всех подобных лечебницах процветают такие вещи. И никто, ни один врач или социолог этому не удивляются, вкратце, нравы как в Древнем Риме.
    Несчастная Ольга поняла, что она бисексуалка. После коротких отношений с парнем они расстались, так как, по всей видимости, он узнал, что подобное гормональное расстройство неизлечимо современными средствами. Она начала интересоваться другими объектами любви, которые бы ей лучше подходили. Её родители об этом ничего не знали.... Ольга никогда не испытывала притягательности дома, хотя материально она была обеспечена. Она закрывала своё отчаяние молчанием, затруднительные ситуации с виду легко преодолевала, оскорбления проглатывала зачастую без комментариев, гнев проявлялся у неё редко и она маскировала его циничным смехом. В действительности, она была интеллигентной, и когда не страдала от своей болезни, то у неё были очень разумные суждения, которые могли бы стать примером на философском факультете. Она боялась человеческих насмешек, человеческой глупости и бесчувствия. Некоторые её взгляды я бы хотел привести:
«Психиатры наблюдают за всем и всюду нежелательны патологические проявления, они могут уничтожить человека или объявить Богом, но сами даже не знают точное направление науки».
«Летают на Луну с перенапряжением всех сил человека на смешных, устаревших машинах, которые стоят уйму денег и притом это люди, которые даже не знают своей жизни на этом свете».
«Если мы проживём жизнь плохо и тяжело и не порядочно, мы, по крайней мере, стремимся, чтобы наш конец был хороший и достойный».
«Нет на свете ничего более красивого, что бы возвышало человека, чем его страдания. Однако, чего много, того слишком».
«Настоящий мученик тот, за кем не признают это звание».
«Люди, вскормленные условностями, истребляют всех остальных во имя нормальности».
«С тринадцати лет они меня обижают и если я молчу, то они меня считают какой-то куклой. Я знаю, что я психопат, но по направлению вверх и однажды они обо мне узнают что-то другое и заплатят они за мою кровь и за мои слёзы. ОНИ будут отвечать, потому что я буду их совестью».
    Ольга страдала от излишней чувствительности, но не выставляла это на показ. На показ она выставляла полную противоположность. Она боялась взгляда людей. При своей кротости она была бойкой, если, конечно, у неё не было периода задумчивости. Оленька меня любила и в значительной мере от меня зависела. Хотя она знала о своём половом расстройстве, могу сказать прямо, она старалась ко мне приспособиться и мало когда говорила о своих проблемах и всегда целомудренно. Не искала наслаждения, но нуждалась в снятии напряжения. Она была способна к нормальным отношениям, но без удовольствия и могла бы быть и матерью, но не хотела. По всей видимости, у неё были опасения, как бы она воспитывала ребёнка, не унаследовал бы он что-нибудь отрицательное. Также она говорила: «Родители дают жизнь детям, но сами умирают». Что, конечно же, логично.
    Ольга была работящая, любила свою работу. Всегда была готова помочь каждому, кто, по крайней мере, вызывал немного больше доверия. По отношению к себе она была очень непримиримой, бережливой, но отнюдь не жадной. Она старалась, вопреки своему негативному отношению к широкому кругу людей, помогать индивидуумам, у которых были какие-либо проблемы и которые она могла решить. Впрочем, даже с этими людьми она не слишком пускалась в разговоры. Когда её хвалили за помощь, она с усмешкой заакрывая внутренний мир, грубо отталкивала людей, говоря, что она не бюро добрых услуг. Иногда ими это плохо истолковывалось. Самолюбивой она была только на своей работе. Иногда она была задумчивой, озлобленно вспоминала прошлое и не знала, что ей делать в будущем. В такие периоды она всегда была неопрятной и могла ориентироваться лишь в происходящем в данный момент. «Хуже всего для меня — это субботы и воскресенья. Раньше я много читала, но сейчас уже даже этого не могу». Я всегда стремилась выполнять свои трудовые обязанности и в своём ухудшенном психическом состоянии я работала, по крайней мере, средне. В те дни после работы я лежала в доме в Олешко совсем безвольно, чтобы утром опять идти на работу. Иногда зимой я опаздывала на работу: 4 км пешком на автобус до Давле, через мост и с работы домой я попадала около десяти вечера. Зима с ней не церемонилась, а транспорт был предназначен, прежде всего, для летнего периода, для суббот и воскресений.
    В это время я познакомился с Ольгой. Я шёл с работы по ремонту либеньского моста на завтрак в близлежащий трактир и увидел девушку небольшого роста с чёлкой, стриженной «под мальчика», которая в поливально-уборочную машину, которая ездит по пражским улицам, набирает воду из гидранта. Под каким-то предлогом я к ней подошёл и попытался завести с девушкой разговор. Она выглядела озабоченно и опустила глаза к земле. Я спросил: «Девушка, Вы сердитесь»? и засмеялся. Я заметил, что по какой-то, непонятной мне причине, мой смех девушке причиняет боль и я извинился. «Я представился и когда девушка посмотрела прямо, меня буквально очаровали красивые тёмные глаза. Но в них была какая-то боль. И это был лишь миг, поскольку девушка опять опустила глаза с каким-то опасением, как ребёнок, который что-то натворил и не знал что делать, спешно и без слов вернулась обратно в кабину машины. Через минуту она вернулась и принесла две сигареты. «У Вас нет спичек»? Я видел, что эта девушка энергичная, хотя и казалась очень робкой. Я также обратил внимание, что это ни какая-нибудь заурядная, утончённая пражская девчонка, а гордая и естественная девушка, которую, однако, что-то гнетёт и которая мечтает о добром слове и дружбе, однако, очень боится завязывать какие-либо контакты. На следующий день я узнал, что её зовут Ольга и что она живёт в доме в Олешко, где очень красиво, недалеко от Влтавы и примерно час пути до Сазавы. Но это имело и свои минусы: зимой нужно носить дизельное топливо для печи 4 км пешком и тащить канистры прямо на вершину холма над Влтавой. Она призналась, что она одна и по этой причине ей в последнее время плохо. Я предложил Ольге, чтобы она переселилась в общежитие в Праге 10, в Малешицах, где  также живу я, и посоветовал ей, чтобы она по поводу этого сообщила на предприятии. Мы не ждали дружбы, но мы оба видели, что мы могли бы понять друг друга. Однако, как я уже говорил, Ольга по каким-то причинам боялась начинать разговоры и вступать в них и поэтому наша договорённость была высказана, скорее, глазами, была этакой невербальной. Лишь позже я понял, что Ольга избегает не меня, а людей вокруг, что она в психическом плане находится на самом дне. Я пытался ей помочь, так как я её очень любил. Позже она сама сказала: «Когда я жила в Олешко, я не знала что делать, я лежала (особенно в субботу и воскресенье) в одежде на тахте, меня ничего не интересовало, я не могла, я курила сигареты одну за одной,плевала на пол и смотрела в потолок». Это было в конце ноября 1972 года. Весной, в феврале 1973 года Ольга переселилась в общежитие районного предприятия жилищного хозяйства в Малешицах. Однако, она меня не искала, поскольку страдала фобией контактов с людьми и тогда даже мне не слишком доверяла. Когда я с ней разговаривал в конце ноября 1972 года, я сказал ей, что в общежитии у меня хорошая компания, что у неё будет несколько хороших друзей и подруг и если бы у неё были какие-нибудь трудности прежде, чем она устроится в общежитии и меня не было бы дома, чтобы она обратилась к этим моим друзьям, которые ей, конечно же, помогут. В один мартовский день я встретил Ольгу на лестнице, когда она шла к моей подруге, которая работает на линии доверия и Ольга несчастным голосом сказала, что эту подругу (Мишу) она ищет с тех пор, как сюда переселилась, но что Миши никогда нет дома. Как я выяснил, у Миши в то время было воспаление лёгких и она была госпитализирована. Она уже долгое время была больна, но несмотря на это ходила на работу на линию доверия в психиатрической клинике в районе Карлов, пока по-настоящему не слегла. Итак, я взял Ольгу к себе и с радостью обнаружил, что она моя соседка из комнаты по соседству. По отношению к Оленьке я поначалу ничего себе не позволял, так как я её очень уважал и опасался, что я мог бы её потерять. Однако, спустя какое-то время мы узнали друг друга как мужчина и женщина. Спустя продолжительное время я обратил внимание, что Ольга не получает никакого удовлетворения от половых контактов, либо только незначительное. Я был несчастен. Я не хотел потерять Ольгу. Когда она видела, как я страдаю, то призналась мне, что хотя она меня любит и сделала бы для меня всё на свете, но в этом случае она беспомощна. Она мне призналась, что она может испытывать оргазм лишь с какой-нибудь девушкой, с такой же, как она сама. Когда Миша выздоровела и вернулась на работу в психиатрическую клинику  в  Карлове, я её разыскал по договорённости с Ольгой, которая мне сказала, что именно по этой причине она хотела разыскать Мишу. С Мишей я договорился, что она поможет, чтобы Ольга была принята и определена на лечение в клинику. Однако, позже Ольга отказалась от лечения, стала задумчивой и полностью на дне. Миша осторожно высказала предположение, что Ольга страдает шизофренией, но, конечно же, настоящее, имеющее силу заключение мог выработать лишь врач-специалист либо целый консилиум врачей, но до этого не дошло.... Подруга Миша предупреждала Оленьку, что таким образом она выдержит самое большее два года и пыталась её принудить к началу лечения. Однако, Ольга заупрямилась что ей нужны не слова докторов, а реальная помощь, а этого врачи не могут. Может быть, она была права. (Гормональные расстройства у женщин трудноизлечимы). Когда-то у неё был свой врач-сексолог....
    Ольга смирилась сама с собой, однако до конца июня у неё было ещё три серьёзных рецидива этого. Помимо того, что её менталитет препятствовал ей общаться с людьми, у неё была ещё также другая, не меньшая проблема. Когда это у неё «шло под уклон», она говорила: «Я в таком отчаянии, что неспособна даже покончить с собой». Примерно в апреле 1973 года Ольга продала дом в Олешко, добавила к этому свои скопленные деньги и купила автомобиль с двухтактным двигателем «Трабант», на котором она ездила, когда работала на почте. Это её на время заинтересовало, она ездила отлично, надёжно, имела великолепную реакцию, но спустя время стала жаловаться, что машина — медленная и я обратил внимание, что перед психическим кризисом она начинала очень любить быструю езду. Во время кризиса (рецидива) она не ходила на работу и не ездила на ТРАБАНТЕ. Она пробыла целых десять дней лежащей без движения. Лекарства, которые ей были прописаны в Карлове, она принимала нерегулярно, иногда вообще не принимала, а в кризис принимала чрезмерную дозу и «спала, как если бы её бросили в воду». Она даже была неспособна убрать квартиру и горничные в этот период на неё жаловались руководству общежития. Когда я об этом узнал, я старался привести вещи в порядок и я убирался сам и следил за порядком, поскольку с этой стороны я известен в выгодном свете.
    Временами Ольга твердила, что у неё нет никакой депрессии и каких-либо больших проблем. От этого она, конечно же, перенапрягалась. Она всё чаще высказывала атавистические мысли. Атавизм она, вероятно, по моим наблюдениям, унаследовала, во-первых, в результате своего тяжёлого появления на свет, во-вторых, со стороны отца или обоих родителей, психическими трансформациями, которые проявились у Ольги мутационными расстройствами.
    Спустя время я лёг в больницу и не мог уделять Ольге время. В ходе посещений во время моего пребывания в больнице, Ольга говорила, что она уже больше не может, что её несколько продавцов из магазинов на первом этаже общежития грубо обзывали шлюхой, коровой и сукой и что, просто, она людям не нравится, хотя не сделала им ничего плохого. Это было для неё и её чувствительности страшным потрясением, похожим на то, в Опаржанах. Миши, которая её своей психологией держала на плаву, не было дома, а Ольге не хотелось ложится на лечение в Карлов одной.
    Когда через месяц я вернулся из больницы, то был полностью без средств к существованию, поскольку как холостой я получал очень низкое пособие по временной нетрудоспособности. Однако, Ольга что-то скопила, а также что-то получила от мамы и я протянул до своей ничтожной зарплаты, взяли мы машину (Трабант) и поехали в отпуск в Словакию. Мы оба были очень счастливы, я бы сказал, что это были самые счастливые мгновения нашей жизни. Я предложил Ольге, чтобы мы остановились на пару дней у моих родственников в Центральной Словакии. Ольгу, однако, что-то заставляло двигаться всё дальше и дальше. Мы договорились, что закончим отпуск раньше, чтобы Ольга отдохнула и не гналась ни за какими приключениями. К этому она подошла разумно. В Словакии Ольгу все любили. На обратном пути в Прагу, когда мы ехали через Гавиржов (ночью), у Ольги начался страшный, безумный приступ ярости, она кричала, ругалась, была вся красная и у неё были стеклянные глаза. Мы сразу же остановились недалеко от Орловы (Орлова — город в Чехии недалеко от Остравы — прим. переводчика) и прошло полдня, прежде чем мы пришли в себя от этого. Затем у Ольги началось ослабление, она стала очень спокойной, рассудительной и через Остраву, Оломоуц и далее в сторону Праги мы преодолели за полдня 360 км и Ольга выдержала, проехав эти 360 км без отдыха и она действительно не была уставшей. В Праге она мне сказала: «Я не верила, что ещё когда-нибудь после той сцены мы будем вместе». Через неделю после этого она начала вести ужасные разговоры о том, что она что-то совершит и я её хотел от этого отвести, как уже было во время предыдущих приступов ненависти, которые были вызваны её несчастной жизнью. «Люди меня не любят, почему я должна любить их»? Я предлагал ей переселиться вместе за пределы Праги, говорил, что я возьму кредит и построю дом. Я вспоминал то время, когда у Ольги не было машины и несмотря на это она ещё могла жить. Очевидно, она ожидала, что ездой сможет снимать напряжение. Ольга не хотела строить дом, но была согласна уйти куда-нибудь прочь, например, в окрестности Усти-над-Лабем либо в окрестности Моста (Мост — город в Чехии — прим. переводчика). Поначалу, она хотела скопить на домик, но из-за её временной подавленности (её состоянию) она была готова продать автомобиль и купить дом за городом. Я, в свою очередь, хотел строить дом из Велокса (Велокс — строительная система — прим. переводчика) и поэтому я поехал в Усти-над-Лабем к своему другу, проектировщику. Однако, он был в отпуске и я ни с чем вернулся в Прагу. В те дни Ольга была в страшном отчаянии, она хотела лечь полечиться в Карлов, но одновременно боялась этого шага. (Некоторое время назад я принудил её к посещению доктора Н. в психиатрической амбулатории в Праге 10. Когда Ольга сказала, что она хотела бы отдохнуть в какой-нибудь лечебнице, этот «врач» сказал: «Гм, это странно, однако, это странно». И выгнал Ольгу без объяснения причин и этим уничтожил её полностью (май 1973 года)).
    В воскресенье, 08 Июля, Ольга сообщила, что она что-то совершит. «Я уже не могу жить, люди должны заплатить за мои мучения». «Ольга, а обо мне ты не думаешь, что ты хочешь сделать, ведь я тебя люблю, ведь я сойду с ума». «Но Мирек, это я только так, но что мне действительно делать»? «Ведь я не знаю, что буду делать завтра, я уже не могу даже покончить с собой».
    В понедельник, 09 Июля, Ольга согласилась с тем, чтобы я поехал на север Чехии, как мы и договаривались пару дней назад, что я там найду жильё и работу для нас обоих. В этом случае Ольга хотела переписать машину на меня, чтобы я её позже продал в Усти-над-Лабем и построил дом. Мы были в автоинспекции по поводу перерегистрации и когда поняли, как это дорого, я сказал Ольге, что завтра мы машину кому-нибудь продадим, чтобы она не забивала себе голову и я предложил ей проехаться по окрестностям Праги. С этим Ольга согласилась и мы поехали в Олешко у Давле, в Модржаны и по окрестностям, которые я сам не знаю достаточно хорошо.
    Неделю назад я продал несколько своих ценных вещей, поскольку Ольга хотела иметь в машине авторадио. Однако, когда я увидел, что Ольга страдает, бросил я это дело с радио и водил Ольгу по лучшим ресторанам, в которых не было много людей. В кино мы пошли спустя долгое время, когда я раздобыл билеты, иначе она уже не хотела идти даже в свой любимый «Фильмклуб».
    Из Олешко мы вернулись в 21:30. Я видел, что Ольга в порядке. Мы расстались и пошли спать, каждый в свою квартиру. Ольге были нужны какие-то деньги и она мне сказала, что утром меня разбудит. На другой день, во вторник 10 Июля 1973 года я ждал Ольгу вплоть  до ночи и тогда же ночью я услышал страшное известие. Спустя неделю я понял, что Ольга поехала в Олешко попрощаться.... В ночь с 09 на 10 Июля она, говорят, уже не ночевала дома. Она мне передала, что поехала к Мише в Пльзень, чтобы уговорить её приехать в психиатрическую клинику в Карлове. До Пльзени она уже, однако, не доехала ….... Лишь спустя четыре дня после трагедии от случайных людей я узнал, что Ольга оставила мне это сообщение на проходной. «Благодаря» бдительности вахтёров я бы до сих пор ничего не знал, если бы не было этих случайных информаторов. В среду я купил утреннюю газету (Труд) и за пару дней смог обдумать всю трагедию.
    Человек, который счастлив и у которого не было бы ни машины ни личного имущества, никогда не сделал бы такого. Ольга страшно хотела жить, но тихо, как мышка, но бесчувствие мира вызвало полную противоположность. Поскольку она не смогла осуществить своё желание жить, она осуществила своё желание убить. Она обезумела.
    Перед процессом я хочу ещё привести некоторые факты, на которые могли бы оказать влияние люди, которых эти факты касаются.
    Прошу, чтобы это было приложено к делу и предъявлено всем специалистам, которые могли бы внести ясность в это дело.
    Прага, 17 Июля                            Мирослав Д.

    Ещё до передачи документов следователям он добавил к ним также следующее объяснение, так называемое «Представление к процессу».

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ К ПРОЦЕССУ
    Как я уже сообщил в документе, сейчас я хочу привести некоторые факты, которых некоторые люди боятся и поэтому я не мог привести их раньше, чтобы они не были разрушены лицами, которых они касаются.
    Пункт 1. Ольга Гепнарова находилась под сильным влиянием своей подруги Милы Г. В марте или в начале апреля, точную дату я уже не помню, 1973 года, в один день я узнал от Милы Г., что Ольга ходила ночью по внешнему оконному карнизу (карнизу дома). Она подошла к окну Милы и кричала: «Что я не уголовник, Мила, что это не правда?!». То, что этому предшествовало, я узнал гораздо позже. На Ольгу Гепнарову кто-то напал, что, якобы, она была арестована и Мила Г. её упрекала неуместным образом (неприятными вопросами). Оказалось, что Ольгу настигли прямо на краю самоубийства. Насколько мне известно, Ольга Гепнарова никогда не подвергалась наказанию в виде лишения свободы.
    Пункт 2. Примерно за четырнадцать дней до трагедии (см. процесс) Мила влепила  Ольге оплеуху и отругала её. Ольга Гепнарова, которая уже в ту пору была, по её собственным словам, «полностью убита», получила страшное потрясение, поскольку это совершил человек, которому она доверяла, и это было последнее потрясение.
    Пункт 3. Ольга Гепнарова в ночь перед решающим днём, якобы, ждала Милу до 02:00. Затем она оставила для меня на проходной сообщение о том, что она едет в Пльзень. (Вероятно, по поводу своего лечения). До Пльзени она, кажется, не доехала. Произошёл трагический поворот событий, быстро сменяющих друг друга в кратчайшем временном отрезке (с 21:30 или 02:00 до 14:00 10 Июля 1973 года).
    Пункт 4. Я за то, чтобы родителям Ольги Гепнаровой было больше стыдно за её поступок, чем они были бы им огорчены. Есть родители такие же бедные, однако, своих собственных детей воспитывают дома, хоть и с трудностями и сопутствующими явлениями подросткового возраста. Они не доверяют своих детей лечебницам до тех пор, пока это не становится неизбежным (смерти кого-либо из родителей и т.д.). Ольга Гепнарова испытала в лечебнице страшный шок, который с 13 лет она несла по жизни (избиение в душе, издевательства детей-садистов). Я бы этот шок, по тому, что я слышал от Ольги, по своим дилетантским размышлениям, оценил бы, как гораздо худший, чем если бы у Ольги проявилось отвращение какого угодно вида, например, в результате изнасилования в несовершеннолетнем возрасте или удара ребёнка по лицу. Как всеобще известно, ребёнок в таком случае может потерять дар речи и или до далёкой смерти утратить доверие в своё окружение. Если затем ребёнку дают немало денег, что пусть и не ничтожно, но несомненно не повлияет на жуткий стресс и фобии ребёнка, перерастающие в обыкновенное осуждение объектов, которые ему это причинили.
См.: «Всем родителям место за решёткой, всем детям — в детском доме».
Верность экземпляра свидетельствую: Мирослав Д.
Прага, 17.07.1973

-(sic)-
Источник: личный архив автора.

Много громких слов, объявлений и фраз. В подобном духе он пишет и свои письма Ольге в тюрьму.

15.07.1973
Дорогая, любимая Оленька!
В начале моего письма прими от меня множество приветствий и сладкий поцелуй. Мы все желаем Тебе к Твоему празднику всего самого наилучшего! Я здесь с Павлиной, мы оба Тебя вспоминаем и я хочу, чтобы Ты знала, что Ты не одна. Сейчас я лишь вижу, как Тебя любят люди. Я пишу о Тебе книгу, о Твоей жизни. Ты знаешь, что я Тебя любил и люблю Тебя всё время, жду и буду ждать. У Тебя здесь много друзей, о которых Ты не знала, но инженер Тебя оклеветал и Мила тоже. Они издали воняют своим «хорошим воспитанием», а ещё больше — своим лицемерием. Я буду стараться что-нибудь скопить, поскольку я хочу построить для нас дом.
Твой равнодушный отец плакал, а Твоя мама лучше, чем Ты думаешь. Безусловно, Ты являешься совестью тех людей, которые Тебя обижали. Не смей думать только о себе, я хочу, чтобы Ты знала, что у Тебя есть я, что я Тебя никогда не предам. Ты для меня очень важна. Прошу Тебя, ешь как следует и спи, не переживай, моё сердце всё время с Тобой. Расскажи мне всё о своей жизни, чтобы они поняли. Та книга, которую я пишу, попадёт в руки криминалистам, социологам, юристам, журналистам, которые имеют высшее образование по своей специальности, и врачам.
Оленька, это на мне, чтобы я отстоял Твою честь и Ты должна мне помочь своей позицией.
Передают Тебе привет родители, друзья и Павлина
и Твой всё время Тебя любящий
Мирек и Павлина

24.07.1973
Дорогая Оленька,
прими от меня множество приветствий с постоянным, красивым воспоминанием о Тебе!
Я пишу Тебе как раб этого причудливого парника. Формально это иначе, чем у Тебя … . Я ищу повода для бегства. Пришёл я сегодня с работы, а «дома» меня ждало Твоё письмо. Я был страшно рад, что Ты мне написала. Сейчас вечер, я сижу за столом и сразу пишу Тебе ответ.
Свои дела я привёл в порядок. Сейчас уже я отнюдь не спокойнее, но доволен — каким бы я ещё мог быть — где Ты и где я. Стараюсь выполнить то, в отношении чего я принял намерение. Хочу сбежать из этой среды общества потребления, которое является нарывом на теле всяческого развития, которое является технически оснащённым средневековьем. Через 3 года я хочу уехать в Южную Чехию, в Бехине. Я сказал уже об этом в НКП и конкретный ответ получу в конце сентября. Я должен это сделать для себя самого и для Тебя, а также — для Павлины. Я гуляю сейчас с ней, но она знает, что я Тебя люблю и что мы с Тобой друг друга понимали лучше всего. Я знаю, что Ты уже больше не могла. Я бы сам не смог так жить, как отшельник. Поэтому я хочу написать Тебе всё по правде, я всегда прямой, каким Ты меня знала и я Тебя, моя девочка, не забыл. Если я это сделал правильно, то я обдумал как это будет лучше всего по совести и хочу, чтобы Ты сама создала себе картину о сегодняшнем времени, в которое мы живём, а также обо мне и о Павлине. Я не комедиант и Ты можешь мне и дальше верить, как Ты верила мне до сих пор. Мы с Павлиной хотим отправиться на юг, где у нас у обоих будет приличная работа (разумеется — НКП), дом, а позже мы хотим купить машину, Трабант или Виллис, возможно, ГАЗ (Румын) (Румын — имеется в виду внедорожный автомобиль ARO M 461, выпускавшийся в Румынии на основе советского внедорожника ГАЗ-69 — прим. переводчика). Затем мы хотим построить на ссуду (частично скинемся наличными — без долгов) этот дом, который я рисовал и который Тебе так нравился. Что моё — то Твоё и так вплоть до того, пока Ты не вернёшься спустя годы, у Тебя есть тыл и ЛЮДИ, которые, хотя, и не имеют о себе такого уж большого мнения, какое сегодня многие с удовольствием «носят», могут писать о себе с большой буквы «Л».
Мы Тебе послали передачу. Всё утро мы собирали самое лучшее и наиболее пригодное, что подходило бы для реалий Твоего окружения. Прежде всего, мы Тебе послали табаку (20), бумагу и сигареты. Надеемся, что Ты всё получила в порядке. В Брюсселе (сленговое название Пражских коммуникаций — прим. переводчика) я уже не работаю, но у меня осталась там пара друзей, которые как гранит и которые без лишних слов пожертвовали на эту передачу 150 крон. Они передают Тебе привет!
Я сейчас работаю по субботам и воскресеньям в бригадах, но Ладя мне сейчас нашёл «старую работу», монтаж, демонтаж и реконструкция американских машин, горизонтальных сверлильных станков, компенсационных токарных станков. Ладю ты, конечно же, знаешь (карбид ниобия). Значит, у меня будут какие-нибудь деньги. Пошли снова в сентябре и в каждый последующий месяц разрешение (накладную) на передачу. В Южной Чехии я хочу заняться фермерством. Это достойное занятие. Я вспоминаю наш отпуск в Словакии и я клянусь, что это были самые прекрасные моменты моей жизни. Дорогая Оля, это всё прошло и я не работаю ни чертёжником, ни диспетчером, а подметаю тротуар. Они могут дать мне в руки метлу, но они не могут отнять у меня разум. С этой болезнью крови дела у меня лучше. Я хочу выздороветь и жду с нетерпением, что увижу Тебя с новой надеждой на новую, лучшую жизнь, среди нас в Бехыне. За ту Голгофу, которая была у Тебя восемь лет, в Опаржанах и в других местах....
Я прощаюсь с Тобой, милая Оленька, жду с нетерпением от Тебя письма и я всегда буду стоять за Тебя горой. Если будет необходимо, то буду стоять и перед Тобой, как щит.
Приветствует Тебя тот, который не забывает и не предаёт.
Твой Мирек.
P.S. Мила не знает наших имён и она рассказывала о Тебе определённые вещи. Но сейчас ей страшно. Она подлая. Искренне Тебя приветствует Павлина и верит в Тебя также как и я. Мирек.

04.09.1973
Дорогая Оленька,
множество раз Тебя целую и постоянно о Тебе думаю. Я здесь полностью в отчаянии. Все от меня удалились (кроме пары честных исключений) как будто бы я был паршивым. Я думаю, что для меня было бы лучше, если бы я был три метра под землёй. Эти твари, которые Тебя столько раз обижали, сейчас кудахчут как испуганные куры и спорят об абсолютно оккультных вещах, хотя, правда в другом, но они её не хотят знать, хотя их чёрная совесть в них воняет как покойник. Я бы хотел построить дом в Южной Чехии, как я уже Тебе писал, но сейчас передо мной столько трудностей, что я прихожу к выводу, что бедный человек, если он не должен стать авантюристом либо должником, должен жить, как говорится, «от руки до морды» (на чешском сленге означает «мало зарабатывать, иметь для жизни только самое необходимое» - прим. переводчика). Всё это не по-христиански дорого и поэтому я не удивляюсь людям, которые прежде чем строить дом, сначала обзаведутся чем-то для себя, телевизором, машиной, собакой, а остальное как-нибудь получится … Такая ограниченная жизнь меня уже перестаёт интересовать. Раньше я составлял для себя план, что буду вкалывать и экономить, но я понял, что моё стремление — напрасно.
Я бы с удовольствием был с Тобой. Ни о чём не мечтаю. Я не хочу и дальше быть рабом этого общественного потребления. Если же я чего-нибудь достигну, то для этого я буду использовать только разум и не буду ради чего-то надрываться как в том «Насекомом» Чапка тот жук-навозник: «качу шарик, качу шарик», это его маленькое счастье, слепленное из того-этого …. Если произойдёт эта ошибка и я не сдохну от анемии или не буду прилюдно повешен, то я хочу уехать в Бехыне или окрестности и начать заниматься фермерством. Какая  мне будет от этого выгода, меня это не интересует, я не борзая собака и какое-нибудь счастье,  охота за деньгами и удовольствиями — это глупость. А счастье как внутреннее удовлетворение — это судьба! Я размышляю над отвратительным (но правдивым сегодня уже во всём мире) симбиозом «свиного пожирания» по Джеку ЛОНДОНУ, «Грейхаундом» Гинзберга и теорией Дарвина «О происхождении видов», где индивидуумы «пожирают один другого». Этот симбиоз ужасен. Ублюдок между богом и дьяволом, сказал бы, наверное, Вольтер — но это актуально больше, чем что-либо другое — потому что ужасно сегодня всё это общество потребления.
У меня, хотя я обычный червь, есть общее с Вольтером и де Садом: от первого отвернулись, как и от меня все современники, Вольтера не хотели даже хоронить … и меня также не хотят …, а де Сад, человек, который видел и знал, чуть не закончил жизнь на площади де Грев, где должны были заканчивать свои дни негодяи, дворяне, священники, рантье и прочий тогдашний сброд. Также я имею ввиду «Злоключения добродетели» де Сада о той девушке, как она была в монастырях и приютах, где похотливые священники перевернули её душу в наихудшем смысле этого слова и она разочаровалась в своём окружении, возненавидела мир. Я имею ввиду ту Жюстину и я имею ввиду Тебя ….
Чтобы всем извергам, которые способствовали Твоему разочарованию жизнью, чтобы у них почернело даже небо!
Дорогая, любимая Ольга, я Тебя жду и я Тебя дождусь! Или я сдохну в этом самом чёрном аду и у меня будут свидетели этого!
Дорогая Ольга, вернись ко мне, целую Тебя
Твой Мирек
P.S. Те, о которых я думал, что они честные, правда хотят, чтобы я поднялся на ноги, чтобы я жил, но они также хотят, чтобы я забыл ….
Что им от меня надо? Жалкие психи!
Вечно ТВОЙ Мирек
ПОШЛИ ЗАЯВКУ НА ПЕРЕДАЧУ В КОНЦЕ СЕНТЯБРЯ.

15.10.1973 Литице над Орлице
Дорогая Оленька,
наконец-то мне удалось выбраться из этого пражского Вавилона и найти подходящее место работы и это в краю, в котором я мечтал жить с тобой. Конечно же, Тебе бы здесь понравилось и Ты бы снова нашла смысл жизни и до трагедии дело бы не дошло. Ты бы здесь нашла свободную жизнь, тишину и красивую окружающую среду, и хотя это не решило полностью Твоих проблем, но, несомненно, пошло бы Тебе на пользу. Я не живу здесь как отшельник — нет, не то чтобы я сопротивлялся такому образу жизни, но сегодня это уже нигде невозможно — однако, я в меру использую блага цивилизации, без суеты и охоты за какими-то фантазиями, которые сегодня означают «общественное использование». Я живу в простом общежитии, один, живу скромно (тяжело), хотя и прилично зарабатываю. Я хочу купить себе джип, за копейки, но буду ему радоваться и пользоваться им. И если бы у меня был мешок денег, я бы не стал покупать какого-нибудь дорогого монстра. Я бы лучше основал своего рода Коммуну, где бы люди забитые, без цели, без дома, снова нашли смысл жизни и поддержку, где бы они не должны были выпрашивать себе право на жизнь. Ещё когда писал Достоевский: «.... и гонятся все за богатством и каждый считает необходимостью иметь драгоценности, слуг и кареты и если ему в этом отказано, то он способен совершить самоубийство или делать грязную работу ниже уровня последнего слуги. Притом, эти люди (а их много) даже не понимают зачем они родились».
Прагу я покинул уничтоженным, в последнее время я работал в Праге дворником, а по вечерам я мыл посуду в кафе. Отнюдь не для того, чтобы улучшить своё положение, а для того, чтобы я мог существовать. Я работаю в горах на панельном заводе. Здесь делают интересные нетипичные вещи и спустя длительное время я опять занимаюсь столярным ремеслом. Это о вещах внешних.
С Павлиной мы всё ещё гуляем, но я по характеру не городской житель и поэтому я дал ей понять, что я не собираюсь влезать сам в себя, в личное благополучие, что я хочу жить скромно, если что и приобретать, то построить дом. Для Павлины и меня — и для Тебя, Оля, когда вернёшься (наверное, сильно измученная), чтобы у Тебя было куда идти, где жить и забыть о своём тяжёлом жизненном опыте. Если бы Павлине это не понравилось, я должен буду с ней расстаться. Её родители ко мне хорошо относятся, обращаются со мной как с членом семьи, без преувеличенной обходительности. У Павлины есть два брата. Они ездят на охоту, и когда я сказал, что хочу купить джип, то они это, разумеется одобрили, хотя Павлинке хочется чего-нибудь «лучшего». Иногда меня это злит, а иногда — смешит. Как когда она хочет, чтобы я наполнил платяной шкаф разными «нарядами». Я ей сказал: Мне не нужно много вещей, это лавочничество наших дней»!
Оленька, я верю в Тебя, в Твоё чистое сердце. Я всё время о Тебе думаю. Мне написала тётя Эльза из Словакии: «... не смеешь падать на месте. Мы очень любим Ольгу, такая хорошая девочка, напиши, что с ней»!!
Если у нас с Павлиной когда-нибудь будут дети, я бы никогда не отдал бы их в лечебницу. Я бы воспитал из них таких же честных людей как Ты, не каких-нибудь лицемеров. Я вспоминаю наш красивый и незабываемый отпуск. В следующем году я бы снова хотел проехать по этому маршруту. При этом буду думать о Тебе.
Ты вспоминаешь об М., о нашем лагере? Как мы попали в У. В это болото и как мы «плавали» в том горном ручье во время тех ливней? Из кошары на Г. пастухи уже с тем старым старшим чабаном скоро погонят стада в долины и Тебя ждёт резной черпак, который взялся для Тебя «смастерить» дядюшка Шаня. Того маленького косулёнка не бросили и Тебя также нет. Увидишь Оленька, что вернётся всё хорошее и исчезнет всё злое, горькое и тяжёлое. После отпуска я хотел купить то авторадио. Затем мы хотели поехать из Праги за город и жить ….. Но получилось всё иначе. Я знаю, что Ты была несчастна, что Ты уже не могла этого вынести. Со своим внутренним миром человек всегда один и среди большого количества людей и среди друзей, больше всего, когда человек иногда разочаровывается в жизни или когда его высмеяли или унизили. Твоя будущая жизнь должна быть без печали и без забот. За Тобой 22 года искупления, но что-то также есть и перед Тобой.
Я жду Тебя с друзьями, с Павлиной или, даже без друзей и без Павлины. Это зависит уже от них, но я жду! И я знаю, что дождусь Тебя. Ты самая несчастная, но также и самая лучшая из всех девушек, которых я знаю.
Если бы я уже не жил ни для чего другого, но для Тебя всегда. Ты тоже должна меня ждать. Ты должна жить!!!
Если бы я мог обменять Твои страдания на мою свободу, я бы сделал это сразу же, но мир этого никогда не поймёт. «Закон суров ...».
Вспоминаю о Тебе и жду
Мирек
P.S. Получишь передачу.

04.11.1973
Дорогая, любимая Оленька!
Шлю Тебе множество приветствий и тысячу поцелуев!
Ты мне пишешь, что нашла спасение от мира. Я думаю, что Тебе там будет, по крайней мере, какое-то время хорошо. Это так, когда человек уже на дне, он ищет укрытия от ненастий жизни. Прежде Твоей болью никто не интересовался, а сейчас каждый глупец «это видит», каждый «это чувствовал» и т.д... Чего они могут ожидать, если человек затаскан жизнью, человек, который слишком рано испытал много жизненных поворотов и при этом ты смогла сохранить ровный хребет. Я бы Тебя с удовольствием навестил, но я знаю, что хочу невозможного. Я в такой же ситуации как и Ты. Ты там, а я снова в сумасшедшем доме. Я всё бросил, расстался с Павлиной и с большинством людей. Я уже не в Литице над Орлици. Получилось у меня там также, как когда-то у Тебя в Хебе. Я сидел неделю без работы и жил в  приюте для людей без крова. Я ходил на подработки. С работы я шёл замёрзший как дрозд и два часа я ждал открытия приюта (в 17:00). Мне обещали квартиру — одну комнату. Но я уже ничему не верю. Если я уже обжёгся с Павлиной, то это уже конец. Я хотел, чтобы у Тебя было куда идти. Павлина по крайней мере знает, что она вторая. Я жду Тебя, не хочу никакого общества, останусь один. Я вспоминаю счастливейшие времена, когда мы были вместе и когда Твои проблемы ещё не обострились.
Больше меня мучают скептики, от которых я слышу, что я Тебя «не очень любил». Но Ты знаешь сама и лучше меня, где правда, что я Тебя люблю. Те, что утверждают обратное, сами такие, как говорят обо мне. Они моральные уроды: куда ветер — туда и плащ. С материальной стороны — я нищий, но у меня всё ещё есть ради кого дышать. Я знаю, что это четверть века и если бы Ты отправилась в какую-нибудь лечебницу, я бы хотел быть вблизи от Тебя.
Обыватели мне советуют, чтобы я «жил», но что это у них за «жизнь», я уже узнал. Они советуют мне другую жизнь, но я хочу жить по-своему. Я свободный и порядочный человек. Но, конечно, не ханжа и не трус под маской приличия. Я добросовестно работал с утра до ночи, что Ты и сама знаешь и я хотел, чтобы мы были счастливы. Только для счастья Тебе недостаёт многого и я знаю, что бремя прошлого Ты не могла так просто отбросить.
Люди рядом со мной стремятся мне демонстрировать дешёвые безделушки их жизни (хотя не все одинаковы). Мне на ум приходит притча, как дьявол искушал Христа на горе Синай. Я не святой, но я понял и так, что их «искушение» слишком слабое.
Жаль, что у нас не было средств на Коммуну, где бы люди без возможностей эти возможности нашли. Люди способны создать нечто красивое и бескорыстное. Если я поднимусь, то буду к этому стремиться. В общем, как Ты знаешь, ждёт Тебя
Твой Мирек
P.S. Когда-нибудь освобожусь и зайду к Гепнаровым для Твоей книги, и т.д.

05.12.1973
Дорогая, любимая Оленька,
в начале моего письма прими от меня тысячи поцелуев и приветствий с постоянным воспоминанием о Тебе.
Пишу Тебе также к Рождеству всё то, что Ты сама себе желаешь и я от всего сердца желаю, чтобы Ты ко мне вернулась, чтобы Твоя душа и Твоё сердечко выздоровели и Ты не мучилась бы тенями прошлого и чтобы я мог бы быть Тебе опорой в будущем. Тоже самое Тебе и, разумеется, себе пожелали Миша и Йарда и пара других верных друзей.
Я надеюсь, Оленька, что моё письмо Ты получишь ещё до праздников. Пишу Тебе из больницы на Облоуковой улице в Праге 10 — Вершовицах. У меня ревматизм и больное сердце. И не только от ревма …. Я всё ещё без квартиры, этот вопрос решится, но, наверное, это ещё какое-то время продлится. В течение 20 дней я был в Богницах, чтобы, как говорят, прийти в себя, но мне нужна 1 комната, где бы я мог жить, а не «компенсация» в виде каких-то приютов. Я надеялся, что эту квартиру я получу, однако эти ожидания не сбылись и поэтому мне остаётся только терпение.
Я искал Твоего отца, но пока мои усилия были напрасными. Узнал я, конечно же, о вещах, которые меня гложили и сейчас я понимаю, почему эти вещи ты уже не могла вынести. С Павлиной я ещё раньше расстался и я неспособен установить какие-либо чувственные отношения с каким-либо человеком. Я не могу и даже не хочу Тебя забывать, а всё остальное вокруг мне бы казалось профанацией любви к Тебе. Я был почти у цели, ты ведь знаешь, что я хотел строиться, чтобы мы оба нашли свой собственный совместный дом. Пережил я из-за этого несчастного 10 июля страшную Голгофу. Я должен был разузнать разные вещи, слухи и  правду, но эту я уже не мог принять с лёгким сердцем.
Я надеюсь, что ещё найду достаточно сил, чтобы достигнуть цели. Я убеждён, что страдания не вечны, что нельзя жить опасениями того, что будет завтра. Мысль о Тебе, Оленька, мне придаёт силы для борьбы за своё существование и за Тебя. Я верю, что Ты ко мне вернёшься, хотя, возможно, и как инвалид или старушка. Буду постоянно Тебя ждать и я верю, что те люди, которые пожертвовали Тобой из опасений обывательского скандала или из-за безразличия, будут страдать за это в наивысшей мере и не избегут справедливого наказания, хотя, наверное, они будут осуждены не по закону, а своей нечистой совестью. И доктор медицины Н., который Тебя выгнал, пытался отпираться, но потом сдался и испуганно спрашивал, к нему ли у Тебя, к «районнику», была какая-то рекомендация. Комедиант.
Я тоже несу свой крест и выпиваю горькую чашу до дна. Ты для меня много сделала, прежде чем утратила волю к жизни. Ты помнишь, как я в тот раз мог лишиться глаз, но несмотря на это Ты меня не покинула, и помогала мне и в других случаях. Мне писали из Словакии и вспоминают Тебя. Они сделают для меня всё, но вернуть мне Тебя может только судьба, которая Тебя у меня забрала. Я могу к этому стремиться также, как пытается простой незначительный человек. Не хочу этим сказать, что у меня нет достаточно воли, чтобы помогать Тебе по крайней мере тем, что хочу написать то, что думаю, что чувствую к Тебе. Ты знаешь, что я Тебя люблю и хочу, чтобы Ты знала, что так будет всегда.
Я вспоминаю лагерь, М, У и Ме. и Т. и другие места, где я прожил с Тобой самые прекрасные мгновения своей жизни. У меня здесь есть Твоя фотография и Ты мне улыбаешься и я Тебя вспоминаю. Иногда я плачу, но не стыжусь этого.
Я прощаюсь с Тобой, Твой милый — Твой Мирек. ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ!
P.S. Пиши на мой старый адрес, письмо я получу.

(Примечание автора: Первое из писем — это копия из ОБ (Общественная безопасность — прим. переводчика) и поэтому оно было отредактировано в плане грамматики. Тогда как остальные — это аутентичные письма М.Д. (Мирослава Давида — прим. переводчика) и были сохранены в первоначальной версии, включая орфографические ошибки).

     Итак, это был Мирослав Д., человек, понимаемый многими людьми и, в конце концов, самой Ольгой, как самый её близкий и настоящий друг. Тот, который часто подходил на роль её защитника, который хочет ей помочь решить её проблемы. Однако, на самом деле, это тот, кто в течение всей жизни не смог разрешить даже проблемы собственные.
Кроме того, для полноты картины приведу ещё три записи из характеристики, составленной в отношении личности Мирослава Д.:

официальная запись от 11.07.1973
    Сегодня в утренние часы была проведена процедура дознания в общежитии районного предприятия жилищного хозяйства, район Прага 10, ул. Планьанска, д. 524 относительно личности: Д. Мирослав, род. 1943 в Праге, проживающий в общежитии районного предприятия жилищного хозяйства, район Прага 10, место работы — Пражские коммуникации, район Прага 7, в настоящее время — временно нетрудоспособен.
    В вышеуказанном общежитии была проведена беседа с комендантом — с. Б. Ян, род. 1913, и вахтёршей с. Н.
С.Б. сообщил, что Мирослав Д. здесь проживает постоянно примерно с 1971 года. Один занимает всю комнату на пятом этаже. Д. часто болеет, будто бы у него гемолиз и он должен быть под присмотром, поскольку он может оказаться наркоманом. Приблизительно неделю назад он вернулся из больницы, будто бы, из Виноградской. Часто бывает вспыльчивым, вплоть до агрессии, и по словам коменданта общежития, часто у него расширенные зрачки. С.Б. сообщил, что Д., по видимому, принимает наркотики и к тому же в присутствии медицинских сестёр в общежитии на 7 этаже, где они проживают.
    Д. приблизительно полгода знаком с Гепнаровой Ольгой, род. 1951, временно проживающей в вышеуказанном общежитии, комната которой находится рядом с комнатой Давида. Но в последнее время Гепнарова отказывалась встречаться с Д. Почему — не было установлено. Они оба хотели переселиться куда-то в Устецкий край, где хотели построить дом. По этой причине Гепнарова хотела продать свою машину марки ТРАБАНТ. Относительно личности Д. было установлено, что с 13 лет он один, оба родителя у него умерли и будто бы он был трижды судим за попытку покинуть республику, тунеядство и кражу. Иных сведений о личности Д. в общежитии установлено не было.
    Записал младший лейтенант Т.

официальная запись от 13.07.1973
    Сегодня была проведена процедура дознания в Государственной факультетской клинике в районе Прага 2, в венерологическом отделении у Главного врача, доктора медицины К. о личности Мирослава Д., род. 1943, проживающий — Прага 10, ул. Планьанска, 524 (общежитие). Дознанием было установлено, что вышеуказанный гражданин внесён в регистр вышеуказанного отделения венерических больных, а также и в регистр венерических больных в Районном управлении народного здравоохранения в районе Прага 10 с 1972 года, когда был болен гонореей. С 1973 года он состоит на учёте в вышеуказанной лечебнице, где проходил лечение от сифилиса, с 1973 года.
    В предоставлении более подробной информации было отказано в связи с отсутствием согласия пациента.
    Также была проведена аналогичная проверка личности Ольги Гепнаровой, род. 30.06.1951, проживающей по адресу: район Прага 1, ул. Конвиктска, 7, временно проживающей — район Прага 10, ул. Планьанска, 524. В отношении указанной гражданки в вышеуказанном отделении отсутствуют какие-либо записи о проведённом обследовании либо лечении.
    Записал капитан Н.

Официальная запись от 17.07.1973
    16.07.1973 была проведена процедура дознания по месту работы и по месту жительства лица: Д. Мирослав, род. 1943, Прага, место работы — рабочий, Пражские коммуникации в районе Прага 7, ул. Бубенска, д. 8, производственное помещение № 112, район Прага 3, улица Хелчицкого, д. 45.
    Данный гражданин на вышеуказанном предприятии работает с 07.04.1971, когда он поступил на завод № 2 в качестве дворника. С 15.03.1972 на основании собственного заявления перешёл на завод № 1.
    Указанный гражданин известен как человек неуравновешенный, сам сообщал, что у него болезнь нервов и что он лечится. В отделе кадров также подтвердили, что он часто болеет, а в последнее время, т.е. с 10.07.1973 по 16.07.1973 также был болен. Он был признан временно нетрудоспособным Районным управлением народного здравоохранения в районе Прага 10.
    У коменданта общежития в районе Прага 10 было установлено, что он здесь живёт в комнате 504/1. Здесь он сообщил, что болен гемолизом. Характеризуется здесь как человек особого типа, указывают, что он страдает от ощущения, что его обижают. В общежитии у него было несколько расхождений, когда нападал как на уборщиц, так и на коменданта общежития. В большинстве случаев речь шла о недоразумениях, возникших в связи с  проживающей Ольги ГЕПНАРОВОЙ, с которой он поддерживал знакомство.
    Комендант сообщил, что указанный гражданин находится под присмотром НКП с. Б., район Прага 9, ул. Скленена, 521.
    Иных сведений об указанном гражданине не установлено.
    Записал капитан Н.

Примечание: все приведённые здесь документы — из личного архива автора.