Врачи и Ольга Гепнарова
Профессия врача сопровождала Ольгу Гепнарову в течение всей её короткой жизни. Родилась в семье врача, точнее — врачихи, поскольку её мать всю жизнь работала стоматологом. Некоторые из её бывших пациентов описывали её как врача холодного и отчуждённого, осмотр часто проходил без единого слова. Тяжело судить, как у людей некоторых профессий (например, у стоматологов или хирургов) частые встречи со страданием проецируются в способность сопереживания боли (неважно, физической или душевной) в обычной жизни. Бесспорно, однако, одно — профессия матери сыграла в жизни её дочери значительную роль.
Период между двенадцатью и тринадцатью годами — тогда произошёл в жизни маленькой Ольги судьбоносный поворот. Из-за конфликта с учителем и его распространения на весь коллектив класса, начались у до того времени успешной ученицы серьёзные проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Необходимо, правда, добавить, что кое-какие конфликты и проблемы в отношении к другим людям имелись у неё и до этого. Сейчас уже сложно судить, сколько было в этом вины педагогов и соцработников, а сколько — самой семьи, одно, однако, бесспорно — это развилось в попытку самоубийства. Насколько серьёзным было это намерение, знала лишь одна Ольга Гепнарова, но намёк на отклонение психики от нормы был очевиден. Однако, случай закончился тем, что произошла ошибочная замена Мепробамата на Талбин, были проведены две электроэнцефалографии и девочка была передана на попечение женщины-психолога. Тремя месяцами позже следующее её пребывание в детской клинике было аналогичным — принята из-за частых приступов рвоты, контакт с психологом не установлен, отпущена лечиться на дому. И здесь профессия матери сыграла свою негативную роль — маленькая Ольга предполагала, что доктора из больницы сказали её матери, как своей коллеге то, о чём они вместе беседовали. И этого, учитывая известные напряжённые отношения Ольги и матери, и вообще отношения в семье, она решительно не хотела. И вполне возможно, что если бы мать не была профессиональным врачом, Ольга была бы более открытой, и в голову приходит мысль — не было бы ли тогда у неё выявлено какое-либо психическое заболевание.
В конце концов, после последовавших проблем в школе и дома, дело дошло до того, что Ольга была госпитализирована в детскую психиатрическую лечебницу в Опаржанах. Первое пребывание, продолжавшееся три месяца, было закончено по просьбе матери. Во второй раз Ольга провела в Опаржанах весь учебный год — более десяти месяцев, и по сути, окончила здесь среднюю школу. В обоих случаях диагнозы были аналогичные — дисгармоничное развитие, негативизм, аффективная неустойчивость, незначительная аффективность, инадекватная реакция, был указан даже никотинизм — зависимость от никотина, что в то время у 14-летней девочки было, несомненно, очень необычным (интересный факт — выкуривала тогда по пять сигарет ежедневно). Были также упомянуты нарушение сна и приступы рвоты по утрам. Также, конечно, наглое и высокомерное поведение по отношению к медсёстрам и другим пациентам, нежелание включаться в коллектив, неустойчивость настроения, равнодушие, часто апатичная со сменой настроения с депрессивным уклоном. После лечения транквилизаторами и курса терапии состояние частично улучшилось. В обоих случаях одинаковый вывод истории болезни — прогноз не определённый.
Трудно сказать, действительно ли оба пребывания в Опаржанах 
оказали влияние на Ольгу Гепнарову в её видении окружающего мира, но одна вещь здесь, всё-таки, произошла. Она встретила здесь единственного в своей жизни врача, к которому смогла найти дорогу, доверяла ему и можно было бы с преувеличением сказать, что он ей даже нравился. Этим врачом был выдающийся специалист в области детской психиатрии в Детской психиатрической лечебнице «Опаржаны» доктор медицины В.В. Это был один из врачей, который был твёрдо убеждён в том, что Ольга Гепнарова была психически больна, что речь идёт о наличии у неё геберфренической шизофрении, которая развилась в шизофрению параноидную. Практически сразу же после того, как он услышал о том, что произошло, тотчас в июле 1973 года связался со следователем майором З. и отправил ему письмо, которое получил от Ольги Гепнаровой в 1967 году и которое, по его мнению, могло очень посодействовать в объяснении происшествия, главным образом — специалистам.
К личности доктора медицины В. в конце главы я ещё вернусь.
В последующие годы её контакт с врачами периодически повторялся с короткими или продолжительными интервалами с постоянно одинаковым результатом — врач на предприятии даёт ей направление на психиатрическое обследование, там выясняют, что она депрессивно-апатичная, неразговорчива, страдающая болезненным тревожным состоянием, подозрение на психоз. Часто прописывают Тиоридазин. В завершении этого периода она попала на попечение к доктору медицины З., и, наконец, к доктору медицины Б., с которым у неё, будто бы, был разговор, действительно ли она в своём положении имеет право на месть обществу (упомянула об этом в суде, доктор медицины Б. об этом разговоре либо забыл либо его вообще не было). Постепенно у неё возникло ощущение, что какие-либо последующие посещения врачей ей не помогут. Одним из последних специалистов, который контактировал с ней ещё до совершения преступления был доктор медицины Н., районный психиатр в Праге 10. Встретиться с ним её уговорил Мирослав Д. и, вероятно, его присутствие было причиной абсолютной неудачи этой встречи. Так это, по крайней мере, оценивал доктор медицины Н., у которого с Мирославом Д., будто бы, был негативный опыт общения и по этой причине сообщил Ольге Гепнаровой (после того, как она ему сказала, что очень плохо себя чувствует психически, устала и хотела бы получить направление на госпитализацию в Богницы), что психиатрическая клиника — не место для отдыха, а если она устала, то пусть возьмёт себе отпуск. Потом в объяснении следователям в своём письме ещё написал, что упомянутая не относилась к его району и пришла после окончания приёма без какого-либо медицинского направления.
10.7.1973 Ольга Гепнарова въехала на взятом в прокат грузовом автомобиле в толпу людей на трамвайной остановке.
Разумеется, что непосредственно после происшествия с ней вступили в контакт врачи разных специальностей (например, при проведения токсикологического обследования) и, между прочим, психиатры доцент С. и доктор медицины Ч., к которым она была доставлена для исследования психического состояния. Результат исследования — паранойя в интерпретации отношения к ней людей, даже незнакомых, подсознательно создаёт принцип возмездия, необходимо детальное психиатрическое обследование.
В тот же день было решено (кем точно — не было возможности установить), что будет проведена ещё одна оценка психического состояния задержанной психиатром, Доктором медицины П. Он явился на вечерний допрос и присутствовал на нём в течение двадцати минут (с 18:15 до 18:35). Прямо в помещении, где проходил допрос, написал в 18:30 короткое сообщение, где самым главным было вот это предложение: «указанных 20 минут достаточно для того, чтобы я мог исключить какое-либо острое психотическое заболевание, какое-либо состояние качественно или количественно нарушенного сознания».
Эксперты из области психиатрии и психологии осматривали Ольгу Гепнарову несколько раз в течение сентября и начала октября 1973 года, всегда примерно по полтора часа. Она была даже помещена на несколько дней в закрытый павильон психиатрической лечебницы в Праге — Богнице и была предъявлена коллективу врачей в психиатрической клинике в Праге 2 для оценки её состояния (что было одной из причин подачи адвокатом ходатайства с целью признания заключения экспертов недействительным, так как эксперты в соответствии с нормами Закона об экспертах не имели права при составлении заключения руководствоваться мнениями, взглядами или суждениями иных лиц и подтверждать или опровергать своё мнение в ходе создания экспертного заключения). Следователем ходатайство было отклонено. Результат экспертного заключения, состоящего из трёх частей (Выписка из документов, Собственное психиатрическое и психологическое обследование, Совокупность, анализ и вывод) можно резюмировать примерно так:
- Обвиняемая не страдает каким-либо психическим расстройством.
- Преступление совершила после длительного обдумывания с полным осознанием его последствий.
- В назначении принудительного лечения нет необходимости.
- Обвиняемая способна понимать смысл судебного разбирательства.
- Интеллект обвиняемой находится в промежутке от незначительного до очевидного превышения среднего уровня.
- Мотивом преступления была месть обществу, причина которой в том, что она осознаёт своё отличие в сексуальном плане и в плане характера и свою неспособность завязать с людьми глубокие чувственные отношения.
Заключение экспертов из области сексологии, будучи относительно содержательным, преследовало цель ответить лишь на два вопроса:
- У обвиняемой была обнаружена психосексуальная неуравновешенность и неопределённость с преференциальными (т.е. преимущественными, приоритетными) чертами гомосексуализма. Прочие отклонения установлены не были.
- Установленные извращённые гомосексуальные акты не играли роли в инкриминируемом преступлении и не снижали ни распознавательных способностей ни способностей владения ситуацией.
Затем, в дополнительном заключении, специалисты в области психиатрии и психологии указали (очень упрощённо, в основных деталях) — эксперты исключают возможность улучшения неблагоприятных черт характера, ресоциализация исключена, возможность положительного влияния длительного заключения очень сомнительна (упомянули даже возможность получения обвиняемой выгоды — возможность установления гомосексуальных связей). Это дополнение экспертного заключения означало практически одно: назначение иной меры наказания, кроме исключительной — смертной казни, не подразумевается.
Несмотря на это, два человека, врача, ещё пытались повернуть дело. Первым был уже упомянутый Доктор медицины В., который решил выступить со своим убеждением о психическом заболевании перед коллегией суда. Решением председателя коллегии ему в этом было отказано, в связи с чем, по сохранившимся свидетельствам, он был очень расстроен. Вторым был адвокат Ольги Гепнаровой Доктор права Т., дипломированный психолог, который старался указать на некоторые очень серьёзные ошибки в заключении судебных экспертов:
- эксперты не провели опрос свидетелей, сами с упомянутой особой не встречались, и, значит, не имели возможности проверить, действительно ли те конфликтные ситуации, о которых сообщила обвиняемая, вообще имели место и действительно ли отвечают реальности. Два примера — один из «сложнейших» периодов жизни Ольги Гепнаровой был в то время, когда она работала на Транспортном предприятии связей. Эксперты не встречались ни с одним человеком, который бы им сообщил, действительно ли и каким образом описанные события происходили. Удовлетворились лишь информацией следствия и кое-где — лишь протоколом допроса свидетеля, который проводили следователи. Второй пример — это случай в Заброди — точнее попытка поджога сельского дома родителей подследственной, что было вторым преступлением, в котором она обвинялась. Попытка завершилась уже на начальной стадии частичным обгоранием двери, ущерб незначительный — менее 50 крон. Расследование проводил сотрудник местного отделения Общественной безопасности, который прекратил его через несколько часов «из-за незначительного ущерба и недостатка доказательственных материалов». Тогда в отношении этого дела практически ничего слишком особенного не происходило: представитель власти подозревал Еву, арендатор, господин Г. (в доме за редкую помощь по хозяйству супруги Г. жили в поднайме) подозревал отца Ольги (он думал, что тот хотел поджечь дом из-за разногласий с женой и получения страхового возмещения). Тремя годами позже как раз этим случаем расширилось обвинение Ольги Гепнаровой — впоследствии была получена фотодокументация места преступления. Даже сами эксперты включили этот случай в экспертное заключение (этот абзац даже был подчёркнут красным) как ещё одно подтверждение описания черт характера подследственной. Ситуацию, однако, знали лишь с её слов (на одном из допросов в ходе расследования эксперты также посвятили этой теме несколько минут — задали семь вопросов, которые, включая ответы, заняли в 78-страничном заключении лишь 14 строчек) и из сообщения в несколько строчек районного отдела полиции Червены Костелец о прекращении дела;
- также, от близких были получены иные показания, отличные от мнения экспертов, и это несмотря на то, что подследственная оценивала ситуацию в семье, главным образом, отца, как одну из причин совершения ею преступления. Эксперты ни с родителями ни с сестрой ни разу не встретились и работали опять лишь с данными допросов, проведённых следователями, причём, например, допрос отца был слишком короткий и касался его отношений с дочерью лишь косвенно;
- результаты диагностических тестов расходятся с диагностическими выводами экспертов (иными словами — были определённые значения, которые уже свидетельствовали о присутствии психического заболевания, в отличие от выводов, которые эксперты указали в своём заключении).
Председатель судебной коллегии эти аргументы опять отверг и 6 апреля 1974 года Городской суд Праги признал Ольгу Гепнаровой виновной во всех вменяемых ей в вину преступлениях и осудил её к смертной казни.
Последовавшая череда событий, начиная с обжалования приговора матерью, подачей ходатайства о возобновлении судебного следствия, заседания и решения Верховного суда ЧСР, делом о пересмотре решения и постановлением Верховного суда ЧССР, обследование осуждённой тюремным психиатром, несколькими другими врачами и «экспертной комиссией», состоящей, естественно, из тех самых экспертов, уже не имела для её судьбы никакого существенного значения.
Я намеренно воздерживаюсь от какого-либо намёка на оценку работы экспертов и её результата — заключения судебных экспертов с одним замечанием: как минимум, факт того, что определённые результаты тестов не соответствовали тому, как их в итоге интерпретировали эксперты, так никто и не объяснил.
В заключение привожу полный текст письма, которое Ольга Гепнарова написала Доктору медицины В.В., в то время ей было 15 лет (вернее — за неделю до своего 16-летия).
Милый господин.......!
Заранее шлю Вам сердечный привет. Прошло уже много времени с тех пор, как я Вам писала в последний раз. Удивит ли Вас это письмо или нет, я не знаю.
Я сильно изменилась с тех пор, как я покинула Опаржаны и, возможно, даже бессмысленно то, что я Вам пишу сейчас или то, что писала раньше. Я одинока и поэтому пишу Вам. С отцом я не разговариваю уже с осени, когда он меня в последний раз избил. Свою сестру недавно избила я сама. Довольно глупо и из-за мелочи, и что странно, я об этом не жалею. Раньше она меня била. Единственный человек, с которым я за весь день перекинусь парой слов, - это мама. У меня нет о чём с ней говорить, ни с кем. Постоянно меня подозревает в том, что мне вообще не приходило в голову и не верит мне. Возможно, в этом она делает ошибку. Я не люблю её. И в школу, на работу, туда, обратно, всюду я одна. Они разговаривают, постоянно копошатся и смеются, даже над вещами, в которых я вообще не вижу ничего смешного. Разговаривают друг с другом только ради того, чтобы разговаривать и им это вообще не кажется странным. Сижу в школе и за весь день могу даже не произнести ни слова. Я к этому привыкла. К людям отношусь презрительно, возможно их это оскорбляет, но я их не презираю, нет. Математику мне преподаёт пожилая учительница. Они смеются над ней и ведут себя отвратительно по отношению к ней. Я так не могу себя вести, потому что я их ненавижу. Я ненавижу людей, милый господин ….... . Знаете, мне хотелось бы узнать, каким примерно будет моё отношение к ним позже. Я бы хотела, чтобы для меня люди не существовали, чтобы мне были безразличны их слова, их разговоры. Мне бы этого хотелось. Мне лучше одной, чем с ними. Одиночеству и чему угодно отдаю предпочтение перед их обществом. Чувствую непередаваемое словами отвращение к большой толпе людей. У них обязательно должен быть кто-то, кого бы они осуждали, кем бы пренебрегали и кем бы восторгались. Все клюют на их улыбки и общительность. Они искалечили мою душу. И поэтому я их ненавижу. Не знаю, как бы Вам это объяснить. Они не знали обо мне ничего, знали обо мне только,что я хожу курить. Никогда я о себе не рассказывала. Они говорили обо мне, что я такая странная, что не знают, кто я есть и что они меня боятся. В начале года были переданы табели успеваемости девятого класса и неделю назад классный руководитель велел их раздать. Он мог их спокойно раздать сам, но не сделал этого. И сейчас уже все обо мне знают, что я была в психиатрической лечебнице. В конце концов они уже не будут беспокоится, что я странная. В тот день мне было очень грустно. Мне очень грустно, господин ….... .Я их ненавижу, но почему я никому не могу навредить? В «Тихом американце» есть такие слова: «Не вели бы мы все себя достойно, если бы не пытались один другого понять и не смирились бы с фактом, что ни одно человеческое существо никогда не будет понимать другое, ни жена мужа, ни влюблённый влюблённую, ни родители детей»?
Знаете, я об этом много размышляла. Возможно, это правда. Хорошо, что некоторые люди, по крайней мере, пытаются найти понимание. Но хуже всего, когда понимают неверно. Меня никто не понимает. Меня это уже не волнует. Я уже настолько отдалилась от людей, что иногда даже не стараюсь объяснить себе их поведение. Если существует какая-нибудь свобода, то её больше в человеке, который не привязан к остальным, к коллективу, чем, допустим, в индивидууме, который не может жить без людей, которые ему нужны для своей жизни и для своего существования и не могут представить себе жизнь не иначе как совместно. Но есть ли у меня эта свобода внутри или она у меня вынужденная, я не знаю. И хотя я одна, господин …...., я счастлива, я счастливейшая без людей. Они меня от себя изгнали, а я должна к ним возвращаться, покорнейше простите, нет, я этого никогда не сделаю. Я не оцениваю себя так высоко, чтобы стоять против них, но я никогда не буду с ними. Лишь моя ненависть будет против, ненависть, которая никому не вредит, а мне будет лишь наносить ущерб. Люди меня уже не найдут, я изменилась настолько, что они бы меня уже искали напрасно, уже слишком поздно. Стремлюсь к тому, чтобы одиночество не было для меня обузой, чтобы я была в нём счастлива, счастлива вопреки всей грусти и горечи.
Учится со мной одна девочка. Она была в Богницах, все это о ней знают, поскольку она каждому о себе рассказывает. Устроила это так, что ей от этого выгода, сейчас, в конце года. Она весёлая, общительная, но и вместе с тем несчастная и готовая считаться сумасшедшей. О ней говорят, что она чокнутая. Говорят ли это также обо мне, я не знаю. Однажды я за неё заступилась, они глупые, не знают, что это сумасшедшая. На следующей неделе на уроке чешского языка мы будем проходить Незвала. Когда учительница спросит, не знает ли кто-нибудь, что он написал, я подниму руку и назову, допустим, Акробата. А потом я ей как-нибудь скажу: «Ванда, я сказала это для тебя». Она знает толк в поэзии. Ни о чём другом я с ней не говорю, ни с кем, никто со мной не разговаривает, никому ничего не даю и ни от кого мне ничего не нужно и хуже всего то, что я почти ни в чём не убеждена. То, что Вам, господин …...., пишу, это только мысли, в которых я также не уверена. Я так несчастна или я так счастлива? Не знаю, чтобы я сделала, если бы меня кто-то из них назвал сумасшедшей: посмотрела ли бы я лишь на него пренебрежительно и сказала бы, например, только «бедняга» или страшно избила бы его и сказала бы «даже если бы я была сумасшедшей, ты так называть меня не будешь» или я бы лишь сгорбилась и снова бы молчала и снова бы была грустной. Не знаю. То, что я Вам написала, это и ещё что-то — лишь находится во мне, это отделяет меня от людей. Вы меня понимаете. Это Ваша профессия — знать людей.
Учёба мне даётся неплохо, в школе отличаюсь в чешском языке, у меня у одной из всего класса была пятёрка, а вообще получаю четвёрки и мне нравится переплётное дело. Нравится, говорю, когда меня кто-то спрашивает. Мне это нравится как работа, но больше всего потому, что я люблю книги. Книги для меня это то, без чего я не могла бы существовать. Благодаря книгам я знаю гораздо больше, чем они. В субботу и воскресенье подрабатываю на фабрике. Устроилась я туда лишь недавно. Потому что денег, которые я получаю на работе, мне едва хватает на сигареты, а я хочу покупать себе книги и на каникулах, и в отпуске, я хочу поехать в Моравию на велосипеде. Когда я об этом упомянула дома, мать сказала: «Ты хочешь ехать одна»? Она не знает, что я одна. Когда у меня есть, например, свободная половина дня, я еду куда-нибудь за город, еду и когда мне захочется я, допустим, ложусь куда-нибудь на траву и сама себе читаю стихи. Так я хотела бы жить — ездить и останавливаться где угодно, где бы мне нравилось и затем я снова ехала бы дальше. Мне удивляются, что я не хочу ходить на танцы. Войти в общество и говорить дежурные фразы. Спасибо, не хочу, также, как я обойдусь без людей, обойдусь и без танцев. Мне бы очень хотелось, господин …...., преодолеть себя своей жизнью, так как Вы мне об этом писали. Спасибо Вам.
Ольга Гепнарова
И только для полноты необходимо добавить, что и один из семи человек, которые присутствовали при последних минутах жизни Ольги Гепнаровой, был врач. В тот раз это был врач тюремный, который 12.3.1975 в 6:40 констатировал её смерть.
(Примечание автора: опубликованные фотографии опаржанской лечебницы относятся ко времени, когда сюда была госпитализирована Ольга Гепнарова).