Судебное заседание (день 2)
Продолжение прерванного судебного заседания 03 апреля 1974 года в 08:00 утра.
Объявляется, что не явились следующие свидетели:
Антонин Гепнар, Анна Гепнарова и Ева Л.
Они предоставили суду заявление от 01 апреля 1974 года, в котором дали свидетельские показания по уголовному делу в отношении подсудимой Ольги Гепнаровой.
После совещания без прерывания судебного заседания было оглашено Определение о том, что в соответствии с требованиями, установленными частью 3 параграфа 211 Уголовно-процессуального кодекса, показания вышеуказанных свидетелей будут зачитаны.
Зачитываются показания свидетеля Антонина Гепнара (страницы со 109 по 114).
По поводу прочитанных показаний свидетеля Гепнара подсудимая сообщает следующее:
«Это неправда, что родители мне давали какие-либо деньги на покупку дома. Мать мне одолжила лишь малую часть в размере 800 крон, которые я ей позже вернула. Что касается автомобиля Вартбург, то это правда, что его мне по договорённости купила семья, чтобы я научилась лучше ездить. Однако, когда я этот автомобиль продала, то я им всю эту сумму вернула, и поэтому они не могут говорить, что из-за меня у них был какой-то ущерб. Что касается автомобиля Трабант, то я его купила из выручки за проданный дом. То есть, за мои деньги.»
Зачитываются показания свидетеля Анны Гепнаровой (страницы со 119 по 124).
По поводу прочитанных показаний свидетеля Гепнаровой подсудимая сообщает следующее:
«Я бы хотела указать на то, что показания отца и матери друг другу взаимно противоречат, что касается отношений в семье. Отец говорит, что эти отношения не были хорошими, а мать, напротив, оценивает их как хорошие. Однако, я сама могу сказать, что эти отношения были насквозь плохими, что взаимоотношения между отцом и матерью очень плохо влияли как на меня, так и на мою сестру, которая это могла бы подтвердить. Это всё , что я хотела сообщить относительно показаний.»
Зачитываются показания свидетеля Евы Л. (страницы со 125 по 127).
Относительно показаний свидетеля Евы Л. подсудимая сообщает следующее:
«В первую очередь, я хотела бы попросить, чтобы была зачитана часть зачёркнутого предложения в показаниях моей сестры, в отрывке, где она описывает наши взаимоотношения.»
Ходатайство подсудимой было удовлетворено и был зачитан этот отрывок, включая зачёркнутое предложение на странице 126 документа.
«Относительно показаний я хотела бы заметить, что разногласия, о которых говорит сестра, не были нормальными, речь шла об отношениях на основе ненависти. Жаль, что сестра здесь не присутствует в качестве свидетеля.»
Вопросы адвоката:
«Могли бы Вы сейчас поделиться своими воспоминаниями о сестре, как Вы мне её описывали, ту, с той фотографии.»
«Эта фотография сохранилась, на ней запечатлена драка между мной и моей сестрой и по выражению лица моей сестры можно подтвердить её ненависть ко мне.»
«Не вспомните ли Вы, не вели ли Вы себя когда-нибудь в семье агрессивно, например, кому-нибудь плюнули в лицо и ли помазали дверные ручки (повидлом — прим. автора)?»
«В лицо я никогда никому не плевала, дверные ручки не мазала. Может быть, плюнуть я и могла, но только символически, не в лицо — более подробно не помню. Что касается сестры, то я её ненавидела потому, что она ненавидела меня.»
«Могли бы Вы как-либо классифицировать людей, к которым чувствуете озлобленность?»
«По отношению к другим людям я была толерантна и терпима до тех пор, пока я не стала другой и это было вызвано их поведением. В настоящее время знакомые люди для меня безразличны. Если бы я могла это классифицировать согласно ситуации в июле прошлого года, то она была бы такова: первоначально я свою ненависть сосредотачивала на своей семье, затем я пришла к выводу, что это несправедливо и поэтому я начала ненавидеть общество в целом — это мнение у меня сложилось от пребывания в разных коллективах — я испытывала отвращение к обществу в целом.»
«Были ли у Вас какие-либо агрессивные намерения по отношению к Вашей семье?»
«Это правда, что прежде чем я свою ненависть перенесла на общество, я её чувствовала, главным образом, по отношению к отцу и если я и имела какие-либо планы, то речь шла о том, чтобы я его, возможно, каким-либо образом избила и дала бы этим понять, что он был ко мне несправедлив. Что касается конкретного времени, когда примерно произошло перенесение этой ненависти с родителей на людей в целом, было это где-то, когда мне было 16-17 лет.»
"Чувствовали ли Вы какую-либо антипатию к психиатрам?"
"В определённой степени - да, я подразумевала под этим, конечно ....... я бы хотела привести пример: мне был задан вопрос, если бы я могла выступить против всех, которым я хочу отомстить и если бы это было осуществимо, то какую группу людей я бы выбрала? Я ответила, что прежде всего - школу, включая учителей, а затем психиатров."
"Испытывали ли Вы чувство доверия хоть к кому-нибудь из психиатров?"
"Испытывала, конечно я испытывала чувство, что у этого доверия не будет никакого результата."
"Верили ли Вы внутренне в последнее время, что какие-нибудь медицинские учреждения могут Вам предложить помощь?"
"В определённой степени - да. В одном медицинском центре, наименование которого я не хочу называть, мне было сказано, что они для меня могут сделать всё, кроме квартиры. В остальном, у меня было определённое недоверие к психиатрам, поскольку я думала, что это будут люди, для которых я - рядовой случай. Я старалась доверять доктору Б., в общем меня посылали один к другому и так ничего и не сделали."
"Чувствуете ли Вы сегодня какую-нибудь горечь?"
"Если рассматривать дело с сегодняшней точки зрения, то я полагаю, что психиатрия как таковая - очень отсталая и на мой случай её попросту не хватит."
В остальном без вопросов и замечаний.
Далее подсудимая отвечает на вопросы прокурора:
"Что касается того, что я, прежде всего, упрекала свою мать в том, что меня поместили в Опаржаны, сегодня я от этого мнения отказалась. Что касается вопроса о том, что перед тем, как меня туда поместили я три раза убегала из дома, то это я хотела бы объяснить тем, что это была не моя вина, а вина семьи, которая для меня стала адом, а в аду, всё-таки, никто не хочет находиться.
Что касается вопроса о том, что действительно ли моя ненависть к сестре способна была бы меня довести до её физического уничтожения, то, пожалуй, да, но, конечно, абстрактно - эта ненависть была велика, но взаимная - она жила на свете дольше или же эта ненависть должна была проявиться у неё раньше. Это правда, что после поджога дома родителей, они подозревали в этом поступке мою сестру и что из-за этого в семье возникла напряжённая ситуация и также правда то, что я тогда не призналась и сестру в этом оставила. Примерно через два месяца я из дома съехала и поэтому я не знаю, какая ситуация затем сложилась в семье. Чувство обиды я в самом деле ощущаю, так как я действительно была обижена."
На вопрос прокурора о том, что интересами подсудимой были управление автомобилем, а затем специальная литература, которую она, однако, изучала очень целенаправленно и выбирала и искала нечто, что могло бы оправдать её поступок, подсудимая отвечает:
"Если я вообще права, это прежде всего моё убеждение, если я нашла согласие, было бы это не из-за того, что я его искала. Может быть, конечно, что я определённые вещи действительно вырвала из контекста."
На вопрос прокурора, почему именно в автомобиле она возила человеческий череп с лампочками, отвечает:
"Когда я нигде не добилась успеха, ни у врачей, ни в других организациях, помещение черепа в автомобиль было предупреждением. Этим я хотела намекнуть, что этот предмет для меня не страшен, но я сама страшна, этот череп должен был означать смерть. Люди, конечно, это не принимали всерьёз, не удивлялись этому. Лишь Симона С., которой, я думаю, я даже ничего не должна была говорить и она поняла это сама."
На вопрос адвоката:
"Ваш поступок у других людей вызывает чувство, что Вы - человек жестокий и любящий причинять боль. Вели ли Вы себя когда-нибудь в прошлом, не важно, по отношению к человеку или животному, по-садистски, то есть, как-либо его мучили, причиняли ему боль и т.д.?"
"Нет, я не вела себя по-садистски и могу поклясться, что если я и причинила зло, то это было 10 июля прошлого года и больше никогда, но к этому я была принуждена и я очень долго размышляла, действительно ли я должна это сделать. Намеренно людям я никогда ничего плохого не делала, кроме случая с моей сестрой, когда я её оставила под подозрением, что касается поджога усадьбы родителей."
Судебное заседание было прервано на 15 минут.
Перед судом предстал свидетель, доктор Мирослав П.
По делу сообщает то же самое, что и на странице 85 со следующими поправками:
На вопрос прокурора, может ли свидетель сообщить, проявлялось ли в поведении подсудимой, учитывая её поступок, практически сразу после этого поступка, какое-либо смятение или угрызения совести, свидетель даёт показания:
"Мой ответ, естественно, будет несколько иным, чем обычного гражданина, так как я оцениваю дело как психиатр. Могу сказать, что определённое смятение в поведении подсудимой проявилось, но оно было в определённой степени подавленное или ещё меньше, чем это, очевидно, было бы у человека, который въехал в людей непреднамеренно или в результате несчастного случая."
Вопросы адвоката:
"Было ли у Вас во время первого допроса впечатление, что подсудимая диссимулирует либо здесь наблюдаются какие-либо галлюцинации, иными словами, что касается диссимуляции (т.е. сознательного сокрытия своего заболевания - прим. переводчика) - означает ли это, что она намеренно притворялась здоровой, но при этом была больной?"
"Диссимуляцию я полностью исключаю. Что касается описания её увиденного мною состояния, то она была смятена, у неё тряслись руки, она была бледной, а её голос говорил о настоящем смятении. Можно допустить, что это смятение было вызвано как проводящимся допросом, так и самим происшествием. Исключить диссимуляцию я могу и потому, что я видел подсудимую во время показа на семинаре, где её состояние было схожим с тем, которое у неё было во время допроса, поскольку подсудимая не хотела принимать участие в этом показе. Это было, в общем, понятно и обычно, помниться, что она отказывалась отвечать, правда, в это время у экспертов уже было достаточно знаний и, кроме того, у нас есть свои методы для того, чтобы в течение нескольких минут любой конфуз прошёл. Я помню, естественно, что на том семинаре она отвечала, даже я сам ей задал несколько вопросов. Что касается вопроса, чем она при первом допросе мотивировала свой поступок, прежде всего, я хотел бы заметить, что сразу на первом допросе она утверждала, что она хотела это сделать. Почему, это я, конечно, не вспомню, когда в любое время следователь спрашивал, почему она это сделала, а также в других случаях, она просила время на раздумье и это всегда в критических вопросах, для неё важных и это меня вело именно к тому, что речь не идёт ни о каком душевном расстройстве или заболевании, в то время, когда, например, шизофреник никогда ничего подобного не сделал бы. Это также исключает диссимуляцию. Резидиум серьёзного заболевания хотя я и не могу полностью исключить, но что-то подобное я считаю абсолютно минимальным и, в конце концов, ничего не решающим в то время, когда я присутствовал на её допросе. Я не могу это исключить потому, что подсудимую я полностью не обследовал, однако, эксперты, естественно, это исключить могут. Что касается экспертов-психиатров, привлечённых к этому делу, то я лишь обратил их внимание на то, что у меня была возможность принять участие в первом допросе подсудимой и чтобы, возможно, уделили внимание моему допросу."
Вопросы прокурора:
"Если случай был продемонстрирован на семинаре психиатрической клиники, не могли бы Вы объяснить его ход, прежде всего, действительно ли возникала ситуация, что назначенные эксперты использовали эту демонстрацию для решения своих собственных проблем касательно заключения, или же, действительно ли они как-то придерживались точек зрения, выплывающих из этого семинара?"
"Во-первых, эксперты не могут ссылаться на подобный семинар, и даже не имеют права этого делать. Назначенные эксперты в полной мере ответственны за подготовленное заключение. Что касается смысла такой демонстрации, то речь идёт о сборе мудрости и демонстрации случая, прежде всего, молодым врачам. Насколько я помню, доктор Ш. сообщил на семинаре, в чём смысл экспертного заключения. При этом эксперты всегда высказывали в заключении своё мнение, а что касается точки зрения семинара, то оно было в полном соответствии с выводами экспертов. Наконец, могу сказать, что что-либо подобное невозможно даже при подготовке дополнительного заключения, когда эксперт сам отвечает за выводы своего заключения."
На вопрос председателя судебной коллегии:
"Если в содержании экспертного заключения чувствуется также содержание и упомянутого семинара - запись с семинара - я решительно не считаю это ошибкой или недостатком, принципиальной ошибкой было бы, конечно, если бы эксперты чувствовали себя связанными мнением семинара или бы склонялись к нему и в своих выводах ссылались на мнение этого семинара."
На вопрос адвоката:
"Я занимаю должность заместителя руководителя клиники врачебного ухода и отвечаю за врачебный уровень всей области психиатрии. Если я публикуюсь в определённой области, это не имеет никакой взаимосвязи с моим общим устремлением. Моя ежедневная практика касается как психотиков, так и невротиков."
Подсудимая:
"Я бы хотела задать вопрос эксперту: действительно ли по отношению к человеку можно выказывать какие-либо враждебные проявления, даже если бы это было следствием психического заболевания?"
Свидетель:
"И хотя это не относится к делу, да, это возможно."
Подсудимая:
"Не исключено, чтобы эти тенденции проявлялись у других людей независимо друг от друга?"
Свидетель:
"И это также возможно, человек большинство таких тенденций провоцирует сам."
В остальном у подсудимой нет вопросов и замечаний.
Перед судом предстала свидетель Павлина К.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на странице 324 со следующим дополнением (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
На вопрос прокурора отвечает:
"В течение времени, что я жила вместе с подсудимой, я всегда относилась к ней хорошо, и она также ко мне хорошо относилась."
На вопрос адвоката отвечает:
"Когда я впервые появилась в общежитии, мне сказали, что моя будущая соседка по комнате, то есть Гепнарова, немного чудаковатая и если бы я со временем захотела, то могла бы попросить одноместную комнату. Но у меня с ней, как я уже сообщила, были хорошие отношения и поэтому я не использовала эту возможность. Сама я не наблюдала за ней ничего странного и никто мне также не указывал на что-либо подобное. Лишь после происшествия мне кое-что в этом отношении рассказал господин Д.."
На вопрос председателя судебной коллегии отвечает:
"С человеком, подобным Гепнаровой, я до этого никогда не встречалась, я имею ввиду того, который бы на вопрос отвечал одним словом или же не отвечал вообще. Когда я была с подсудимой одновременно в комнате после ужина либо в иных случаях, она в основном смотрела телевизор, который был её собственный, или просто сидела и смотрела или же смотрела в окно и иногда достаточно долго. Также она довольно много читала, однако, что она читала, я не знаю.
Я никогда не замечала, чтобы кто-либо из проживающих в общежитии относился бы к ней плохо или каким-либо образом ей вредил."
На вопрос подсудимой отвечает (действительно ли она ничего не знает или не говорил ли ей её брат что-нибудь о том, что они будто бы знали, что она в понедельник непосредственно перед происшествием забыла в туалете кое-какие свои записи - прим. автора)
"Нет, я ничего об этом не знаю, и брат мне также ничего не говорил."
В остальном у подсудимой нет вопросов и замечаний.
Перед судом предстала свидетель Милослава Г.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на страницах 327 - 329 со следующим дополнением (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
На вопросы адвоката отвечает:
"Когда она ночью перелезла ко мне по карнизу, я посчитала это крайне опасным, так как у неё не было за что держаться, это было на шестом этаже и был там только примерно 10-сантиметровый водосток или же карниз. Естественно, что попасть в мою комнату другим способом она могла только через дверь, которая у меня, конечно, была заперта, поскольку перед этим она ко мне стучалась, хотя уже и было около полуночи. Я ей не открыла и сказала, чтобы она оставила меня в покое, что я хочу спать. Затем, примерно через полчаса она ко мне лезла по карнизу. Хотя я была осведомлена, очевидно неверно, о том, что он был закрыт и как-то днём я ей об этом сказала, мне не показалось, что это её как-то особенно огорчило или взволновало, она наоборот засмеялась. Только ночью я видела, что ей это не всё равно. Нельзя также сказать, что её высказывания о том, что она ненавидит детей, родителей и так далее не имели связи с предыдущим разговором. Например, это было в ситуации, когда я вернулась из дома и сказала, что у меня отличные родители. Как раз тогда она сообщила, что ненавидит родителей и так далее. Иногда, правда, этой связи не было, очевидно она что-то вспоминала. Что касается обрызганного белья, то я сама этого совсем не заметила. Она сама мне сказала об этом, когда вылила кастрюлю с водой на пол."
На вопрос подсудимой свидетель сообщает:
"Да, я знаю о том случае, когда был эвакуирован автомобиль подсудимой, который был припаркован перед домом, вероятно на месте, где его нельзя было парковать. Я точно не знаю, но полагаю, что он был эвакуирован Службой эвакуации и полагаю, что по жалобам работников окрестных магазинов. Я также знаю и о других случаях, когда люди вели себя некрасиво по отношению к ней, например, однажды я была свидетелем, что когда она остановилась на парковке и оставила на минутку дверь открытой, какой-то мужчина, который выглядел очень интеллигентно, в конце концов, начал кричать на нас на обеих, а также, например, на работе водители показывали на неё пальцем и так далее. Я думаю, что учитывая такое отношение людей, она должна была себя чувствовать неполноценной."
У подсудимой нет вопросов и замечаний.
На вопрос адвоката подсудимая отвечает:
"Для меня было важным, что обо мне думают соседи по общежитию и поэтому я хотела свидетелю всё объяснить. В общем, когда я лезла по карнизу, моя смелость была такой, что мне, в конце концов, было всё равно, граничит ли это со смертью."
Подсудимая отвечает на вопрос председателя судебной коллегии:
"Я уже точно не помню как свидетель об этом говорила, я помню, что она говорила в тюрьме. Это было после моего ареста районным судом Праги 4. Хотя я и лезла к свидетелю так поздно ночью, это было чем-то исключительным, в основном я подобные вещи оставляла для себя."
"Я бы хотела задать ещё один вопрос свидетелю, встречалась ли она когда-нибудь с таким оскорблением человека, как в моём случае?"
Свидетель:
"С этим я ещё никогда не встречалась. Во время подобных инцидентов она чаще всего смотрела в землю. Если бы она реагировала иным образом, я полагаю, что она бы получала три раза в день пару затрещин. Когда я ей дала затрещину, это была несколько иная ситуация, я с ней вела, как будто бы, общее домашнее хозяйство. Вылила она мне в комнате воду и я сама не знала почему, поэтому я отреагировала непосредственно тем, что влепила ей затрещину. Она на это улыбнулась и закрыла дверь. Затем я с ней сама два месяца не разговаривала."
На вопрос адвоката свидетель отвечает:
"Что касается объяснения, почему я думала, что она бы ежедневно получала затрещины, я бы хотела заметить, что в большинстве случаев она смотрела в землю и никак не реагировала. До тех пор, пока бы она что-нибудь не возразила, чтобы на неё смотрели как на маленькую дерзкую девочку."
Перед судом предстала свидетель Симона С.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на странице 330 со следующим дополнением (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
На вопрос прокурора (что свидетель подразумевала под тем, когда говорила, что большинство трудностей выплывает из того, что подсудимая была лесбиянкой - прим. автора) свидетель отвечает:
"Она мне говорила, что у неё нет партнёрши и что поэтому её это всё больше подталкивает к мыслям о самоубийстве."
На вопрос подсудимой (действительно ли о том, что они разговаривали о том, что она не должна была бы справиться с управлением - прим. автора), свидетель отвечает:
"Я не помню, чтобы мы говорили о чём-либо подобном."
В остальном у подсудимой нет вопросов и замечаний.
Судебное заседание прерывается на время обеденного перерыва с тем, чтобы продолжиться в 13:15.
Перед судом предстал свидетель Зденек П.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
С обвиняемой я познакомился по моему месту жительства в Олешко, район Прага-Запад. Это в определённой степени дачная местность Праги и много раз я был у неё в доме, не один, а, в основном с группой молодых людей в возрасте от 20 до 25 лет, всегда примерно 4 - 7 человек. Вместе с нами она принимала участие в различных наших развлечениях, как, например, пели и играли на гитаре у костра, рассказывали анекдоты и так далее. Она в этих развлечениях также участвовала, но могу сказать, что она не была активной. Однажды я осмотрел её библиотеку, и меня удивило, что у неё там были специальные книги по психологии. Разговаривали мы также и о её жизни, она говорила, что не любит людей, что чувствует себя обиженной, что люди испортили ей жизнь и поэтому она их не любит. Это она рассказывала не только мне, но и остальным. Первой разговор почти никогда не начинала и было достаточно тяжело завязать разговор с ней. Могу сказать, что с ней отношения были несколько иные, чем обычно бывают между молодыми людьми. Её вообще было тяжело приобщить к развлечениям. Таким образом, я с ней контактировал, возможно, 15 или 20 раз. Каких-либо незнакомых людей, которые были бы у неё в гостях, я видел лишь однажды - когда у неё были какие-то люди,которые строили там веранду. Насколько я знаю, между собой мы говорили о ней как об очень странной девушке, также мы пытались ей помочь тем, что мы ходили с ней купаться и вообще старались вовлечь её в своё общество. Она сама, однако, общества в достаточной степени избегала. Я знаю, что в деревне о ней говорили, что она наркоманка, но я сам, однако, никогда не был свидетелем того, что бы она принимала какие-нибудь порошки, а также никого не знаю, кто возможно был бы свидетелем чего-либо подобного. Также я ничего не знаю о том, чтобы как со стороны нашей компании, так и со стороны других людей в деревне кто-либо вёл себя по отношению к ней грубо, со стороны нашей компании, как я сообщал - скорее наоборот. Что касается родителей, то она о них отзывалась в том ключе, что она с ними в детстве не поладила и они её обижали. Это она говорила всем. Также, иногда мы пили алкоголь, она его пила также."
На вопрос подсудимой (помнит ли свидетель, что по прочтении книги "Бешеный волк" она себя сравнивала с этим волком и почему свидетель, когда она его попросила достать оружие сказал, что даже если бы у него была возможность достать оружие, то он бы этого не сделал и почему он не достал оружие именно для подсудимой - прим. автора) свидетель отвечает:
"Да, этот случай с книжкой я помню. Её принёс один мой приятель, Ольга также её одолжила и после её прочтения сравнивала себя с этим бешеным волком. Что касается случая с оружием, то этого я не помню, но хотел бы сообщить по этому поводу, что таким образом я бы ответил каждому, кто меня бы об этом попросил." (в действительности речь идёт о книге Германа Гессе "Степной волк" - прим. автора).
На вопрос подсудимой, мог бы свидетель как-нибудь описать, так как он с ней часто ездил на автобусе на работу, отношение к ней людей в автобусе, было ли в нём что-нибудь необычное, свидетель отвечает:
"Могу сказать, что это отношение было довольно отрицательное, но оно вытекает из того, что в деревне немного другие обычаи, чем, скажем, в Праге. Например, когда кто-либо утром входит в автобус, то здоровается и так далее. Она никогда не здоровалась и люди на неё за это очень сердились или, например, когда она бежала за автобусом, который уже тронулся и водитель которого останавливался, то она его даже не благодарила и так далее. Такие разговоры шли прямо в автобусе, так как в деревне любят посплетничать, но прямо в лицо её никто не упрекал. Я сам также не обращал на это её внимание."
Перед судом предстал свидетель Олдржих Х.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
Что касается подсудимой, то она пришла к нам на предприятие, то есть в переплётную мастерскую, где я являюсь руководителем, в 1969 году и работала там примерно три месяца. В плане производительности труда её отдача была очень слабой и ремесло своё она не знала. Всего там работало 9 человек, молодых и пожилых, включая двоих учеников, однако она была замкнутой, в коллектив не только не включалась, а, скорее, сторонилась его. Что касается поведения, то она часто мне перечила и когда я ей что-нибудь приказывал резче или упрекал её в том, что дело сделано непрофессионально, она говорила мне, чтобы я на неё не орал. Я обращался с ней отнюдь не грубо, моё поведение по отношению к ней было абсолютно одинаковым, как и к другим работникам. Графика рабочего времени она, однако, придерживалась. Что касается заработка, то в то время помощники получали 1 500 - 1 600 крон, в то время как она, учитывая её слабую производительность труда, 900 - 1 000 крон. Что она делала и чем занималась в течение рабочего дня - я не знаю, я её в то время даже не видел. Насколько я знаю, то сначала она жила в ресторане, который называется, по-моему, "Охотничий домик", позднее она куда-то переселилась, но куда - не знаю. Как я уже говорил, с остальными она в основном не разговаривала и избегала их. В ответ на вопрос я снова могу сказать,что я вёл себя с ней абсолютно также, как и остальными или, как я уже говорил, иногда я повышал на неё голос, аналогично это было и по отношению к другим работникам. Почему она ушла с предприятия, я не знаю, также она не должна была выполнять другую работу, во всяком случае больше, чем выполняли остальные. Что касается, например, уборки мастерской, то это осуществлялось лишь в течение рабочего дня и работники в этом равномерно сменяли друг друга. Что касается её высказывания о том, что мы, якобы, сделали из неё служанку, то это неправда. До какого-либо более резкого обмена мнениями между мною и подсудимой, который бы перешёл в то, что я хотел применить по отношению к ней физическую силу, никогда не доходило."
На вопрос адвоката, не удивило ли свидетеля, почему такая молодая девушка поступает на работу в Хебе, далеко от дома, и объясняла ли она это, свидетель сообщает:
"В некоторой степени мне это показалось странным, потому что такая молодая девушка после окончания обучения должна была остаться работать на предприятии, где она выучилась. Однако, о причинах я с ней не говорил и она сама мне это никак не объясняла."
Подсудимая:
"Я бы хотела спросить свидетеля, помнит ли он конфликт между ним и мною, который произошёл в последний день моей работы в этой мастерской, когда мы не поладили из-за того, как я должна резать картон переплётными ножницами?"
Свидетель:
"Ничего подобного я не помню."
Подсудимая:
"Это было так: сначала он повысил голос, а затем хотел применить ко мне физическую силу и только благодаря вмешательству супруги, которая подошла к нему и сказала, чтобы он это прекратил, он меня оставил в покое. Я бы хотела, чтобы по этому вопросу была заслушана его супруга."
Свидетель:
"Это неправда, ничего такого не было. Что касается вопроса подсудимой о том, помню ли я, что когда она объявила, что заканчивает трудовые отношения и что на предприятии она узнала, что я, якобы, должен был заранее обсудить вопрос её ухода, то это также неправда, с предприятием я ничего не обсуждал ни лично ни по телефону."
Перед судом предстала свидетель Анна Х.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
"Подсудимую я помню, она находилась на предприятии, где я также работала переплётчицей и где руководителем является мой супруг, в течение примерно 2-3 месяцев. Сама я о ней знаю очень мало, я была там такой же работницей, как и она. Я сама о ней знаю очень мало, я там просто работала, также как и она. Однако, могу сказать, что в коллектив коллег она не включалась, ни с кем не разговаривала и таким образом сама себя изолировала. Впрочем, на работу она приходила вовремя, однако, её производительность труда была низкой даже по сравнению с начинающими переплётчиками после окончания обучения, которые учились прямо у нас. Также у неё было плохим качество работы. Сама я с ней не слишком контактировала. Могу однако, сказать, что, например, своё собственное рабочее место она не убирала и она считала, что не должна этого делать, думала, что, возможно, это будет делать кто-то другой. В общем, как я уже говорила, она была очень забитая, не разговаривала, например, даже во время обеда, но, конечно, когда её ругали по делу, она могла дать резкий отпор. Я думаю, она ушла потому, что ей это не нравилось, более подробно, конечно, я ничего не знаю. Каких-либо конфликтов я не помню, и супруг как руководитель обращался с ней точно также, как с каждым другим. Не помню я также никакого конфликта в её последний рабочий день. Что касается других работников, то когда они увидели, что она с ними не разговаривает, перестали обращать на неё внимание.»
На вопрос подсудимой о том, что поскольку свидетель говорит о том, что кроме как о работе, она с ней ни о чём не говорила, не припомнит ли она, как однажды в цеху она ей бросила довольно резким тоном что-то о том, что она о себе возомнила, приехав в Хэб и думая что она здесь кому-то нужна, свидетель ответила:
"Девушка что-то напутала, ничего такого не было, я её упрекала лишь по поводу уборки."
На вопрос подсудимой, не припомнит ли свидетель последний день в цеху, свидетель отвечает:
"Это был обыкновенный день, я не понимаю, что Вы хотите этим сказать."
Подсудимая:
"Я бы хотела, чтобы свидетель высказала своё мнение о том, что в последний день у меня был серьёзный конфликт с её супругом, который хотел меня ударить, а свидетель, во-первых, жестом, а, во-вторых, словами о том, чтобы он это прекратил, воспрепятствовала этому. Затем, знает ли она, что потом он пошёл на предприятие?"
Свидетель:
"Я осознаю, что должна говорить правду, однако ничего подобного я вообще не помню."
Перед судом предстал свидетель Иржи С.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на страницах 327, 328 со следующим дополнением (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
"Я сам ездил на таком же автомобиле, но никогда с вышеуказанной скоростью. По моему мнению, я никогда бы себе не позволил въехать на тротуар без притормаживания."
Подсудимая:
"Может быть я и нажала на тормоз, но возможно, что я не тормозила вообще. Я не помню."
Перед судом предстал свидетель Иржи В.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на страницах 349-351.
У подсудимой нет вопросов и замечаний.
Перед судом предстал свидетель Карел Д.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на странице 386 и добавляет (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
"Я не видел и не слышал, чтобы автомобиль подавал какие-нибудь звуковые или световые сигналы."
Затем свидетель предъявил справку от работодателя о разнице между потерянным заработком и пособием по временной нетрудоспособности, также он просит о взыскании возмещения вреда здоровью, однако, размер пока определить не может.
Перед судом предстал свидетель Франтишек В.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на странице 369 и на вопрос прокурора добавляет (параграф 55 часть 2 Уголовно-процессуального кодекса):
"Непосредственно перед происшествием я увидел, как сверху, со стороны Летенской площади подъезжает трамвай № 8, который остановился на дороге на расстоянии примерно 60-80 метров и я увидел, что рядом одновременно остановился ехавший грузовой автомобиль. Когда трамвай отъехал, то отъехал и грузовой автомобиль, который оставался сзади и за трамваем подъезжал к остановке. Прямо перед остановкой он въехал на тротуар. также я не помню, чтобы я видел водителя этой машины. Что касается показаний, которые я давал по этому вопросу, то возможно, что они были даны под влиянием того, что говорили люди."
У подсудимой нет вопросов и замечаний.
Свидетель просит выплаты вознаграждения свидетеля и возмещения потерянного заработка за весь день по той причине, что он монтажник и ездит по установкам в Праге и в Центрально-чешском крае. Допрос закончен в 15:30.
Судебное заседание прерывается на 10 минут.
Перед судом предстал свидетель доктор Яромир Б.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу сообщает следующее:
"С подсудимой я впервые встретился где-то в апреле 1972 года, когда она была направлена ко мне доктором З. с целью дифференциальной диагностики, идёт ли речь о психотическом процессе либо о невротическом расстройстве. Я порекомендовал направление в Лобеч, и хотя надежды на выздоровление психопатических лиц нет, именно с целью полного исцеления. Можно рассчитывать лишь на определённую корректировку состояния. Я посоветовал ей, чтобы она ходила ко мне на индивидуальную психотерапию и она в течение последовавших пяти месяцев приходила примерно семь раз, эти беседы закончились в сентябре или октябре 1972 года, когда она перестала ко мне приходить.
В остальном она мне призналась в очень напряжённом отношении к родителям. Всё её состояние было заряжено агрессией к ним. Она испытывала ненависть к родителям за то, каким образом они, будто бы, обижали её в детстве."
На вопрос адвоката, не признавалась ли она ещё в чём-либо другом, свидетель сообщает, что да, но что, однако, об этом он не хочет говорить, вернее, что в этом случае он должен будет нарушить врачебную тайну.
Подсудимая после консультаций со своим адвокатом сообщила, что она разрешает свидетелю раскрыть эту тайну.
В ответ на это свидетель сообщает:
"Она мне призналась в расстройствах в сексуальной области в том, что у неё появляются гомосексуальные наклонности и с этой целью она хотела найти себе партнёршу, и чтобы мы ей помогли найти такую партнёршу. Однако, в рамках медицины это невозможно. Поэтому я отказал ей в этом вопросе. Также, не моё дело её воспитывать, я лишь пытался изменить её точку зрения, чтобы она могла справляться с возникающими ситуациями. Однако, снятия напряжения не произошло. Не припомню, чтобы она мне в чём-то доверилась в том плане, что она хотела бы каким-либо образом отомстить людям."
На вопросы адвоката:
"Какие-либо клинические материалы представить в Ваше распоряжение не могу. Что касается вопроса, получал ли я от доктора З. какой-либо намёл на диагноз, то это было не письменно, а устно. Разумеется, у неё определённо не было подозрений на шизофрению. Я провёл ориентировочное обследование с помощью теста Роршаха. Он был не психотическим, несмотря на это я сделал заключение о наличии предпсихотического процесса и, конечно, это была жёсткая оценка, что показали последствия."
На вопрос адвоката, по каким симптомам свидетель об этом судил, сообщает:
"То, что здесь было определённое разногласие между результатами обследования и её поведением. Её поведение пробуждало сомнения в том, не идёт ли здесь речь о психотическом процессе. Именно учитывая общую картину её поведения, она была переведена в эту категорию."
На вопрос председателя судебной коллегии, сообщала ли подсудимая эксперту, что когда её обижают люди, она имеет право обижать их, свидетель сообщает:
"Об этом мы не говорили, она, прежде всего, подчёркивала, что её обижали родители и я старался подвести её к тому, чтобы она себя от них изолировала в плане своих чувств и шла бы дальше по жизни без какой-либо зависимости от них."
На вопрос адвоката о том, были ли в распоряжении свидетеля объективные анамнестические данные, свидетель сообщает:
"В моём распоряжении их не было, только медицинская карта. В практике это был обыкновенный повседневный случай, которые ежедневно регистрируются десятками и на подобные выяснения нет времени."
На вопрос адвоката, упоминала ли она о том, что примерно в седьмом классе произошло какое-то коренное изменение, свидетель сообщает:
"Не припоминаю, помню только, что она сообщила, что её отношение к родителям постоянно ухудшалось из-за их методов воспитания, именно поэтому я отнёс её в категорию, где, она хотя и не говорит, но слышит мнения других."
На вопрос адвоката, проявлялись ли у неё признаки параноидального характера, свидетель сообщает:
"Нет, для того, чтобы это имело параноидальный характер, необходимо выполнение определённых условий, которых здесь не было. Речь шла о враждебном отношении к семье, когда она сообщала, что её обижали с самого детства."
На вопрос подсудимой, нормальная ли это практика, когда медсестра во время первого приёма в отделении может задать вопрос, любит ли или не любит пациент людей, свидетель сообщает:
"Да, это обычный вопрос. Для людей, у которых наблюдаются психические проблемы, является обычным нарушение межличностных отношений."
На вопрос подсудимой, помнит ли свидетель, что однажды он её увидел, стоящую в коридоре и он сказал ей, что она здесь стоит как кучка несчастья, что это до добра не доведёт, свидетель сообщает:
"Я этого не помню. Нарушенные взаимоотношения с людьми — это обычное затруднение у ряда лиц, в этом нет ничего исключительного, в большинстве своём — это нарушенные межличностные отношения. Плохие межличностные отношения — это выученный урок, который человек изучает в этом отношении в семье.
На вопрос подсудимой, врождённая или приобретённая у неё психопатия, свидетель сообщает:
«Здесь играют роль два фактора — во-первых, врождённая склонность, а во-вторых, факторы воспитания, которые как раз и создают личность человека — у Вас, очевидно, эти факторы воспитания были очень сильные.»
На вопрос подсудимой, имели ли сами люди право её обижать, помнит ли свидетель, что они об этом говорили и что он на это сказал, свидетель сообщает:
«Плохо с Вами обращаться, конечно же, никто не имеет права, Вы сами, конечно, провоцировали людей, их действия, человек напрямую вынуждает своё окружению на то, каким образом оно затем относится к людям. Эту привычку Вы получили из своего предыдущего опыта. Затем, уже позже, человек ведёт себя со своим окружением определённым образом и даже как-то отдельно это осознаёт.»
На замечание подсудимой, может ли свидетель выбирать, какие вещи он хочет говорить, а какие нет, свидетель сообщает:
«На самом деле нет таких вещей, о которых бы мы не говорили, и о которых я бы не хотел рассказать, но я не помню, чтобы мы говорили о какой-либо мести человечеству. Чтобы мы говорили о каких-то дверных ручках, смазанных повидлом, я тоже не помню. Почему Вы должны были иметь право наказывать людей, когда у Вас есть образец поведения, которым Вы провоцируете людей.»
Подсудимая:
«Я понимаю справедливость как око за око и зуб за зуб, помните?»
Свидетель:
«Какого-либо подобного разговора я также не помню.»
На вопрос подсудимой, почему, в конце концов, она не была направлена в Лобеч, свидетель отвечает:
«Не знаю, я это порекомендовал, но не помню, чтобы Вы сами просили о такой замкнутой опеке. Правда, по опыту я знаю, что в подобных случаях нужно ждать продолжительное время, поскольку количество мест ограничено.»
На вопрос подсудимой, влияет ли общество на образец поведения, которым она провоцирует людей, свидетель отвечает:
«Влияния, которые создают характер человека, исходят со всех сторон, однако я считаю, что этот разговор находится уже за рамками дела.»
Перед судом предстала свидетель Ружена Ф.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
«Что касается причин жалобы, которую мы подали, я могу сказать, что как водитель она была странная, мы боялись с ней ездить, она смотрела как-то странно, казалась отсутствующей духом. Ничего другого в этом не было. Когда я с ней ездила, а мы менялись каждую неделю, за всю дорогу она могла не произнести ни слова, человек должен был её о чём-нибудь спрашивать. Ни в одно дорожно-транспортное происшествие я с ней не попадала.»
На вопросы прокурора:
«Как раз по этим ступеням она ехала со мной, таким образом она хотела срезать путь через холмик. Я относилась к ней хорошо, но постоянно работать с ней я не хотела. Если бы я это должна была обосновать, то она просто казалась очень странной. Я ей ничего не сделала плохого и она мне тоже. О том, что у нас есть какие-то опасения, говорили все те из нас, которые подали жалобу.»
На вопрос адвоката:
«Это правда, что она ездила быстро — я боялась, что мы можем попасть в аварию. Однако, я никогда не думала, что ей нет дела до собственной жизни.
Что касается той поездки по ступеням, то в этом не было необходимости, она сама хотела срезать путь и заехала туда, прежде чем я ей смогла сказать, что мы должны вернуться на главную дорогу. Видела ли она ступени заранее — я не знаю.»
На вопрос подсудимой:
«Это правда, что иногда происходила поломка автомобиля. Я не помню, чтобы какая-нибудь поломка происходила во время поездки именно с Гепнаровой. Я также не помню, чтобы во время поездки со мной, она когда-либо платила штраф за нарушение правил дорожного движения.»
Перед судом предстала свидетель Вера П.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
«Хотя мы и подали жалобу, но лично у меня к ней не было никаких претензий. Мне поездки с Гепнаровой никак не мешали. Я даже сказала это начальнице, но она хотела, что если это подписали все, то чтобы я также это подписала. Непосредственно я с ней ездила примерно три недели. Это правда, что она много не говорила, но это также как и я, и поэтому мне это никак не мешало.»
На вопрос прокурора:
«Я не припомню случая, чтобы кто-либо на предприятии её беспричинно обижал. Непосредственно у меня с ней не было никаких разногласий.»
На вопрос подсудимой:
«Я не помню, чтобы она, когда ехала со мной, платила штраф. Думаю, что нет.»
Перед судом предстала свидетель Марта С.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
«Когда Гепнарова пришла к нам работать, а было это примерно три года назад, она проработала у нас примерно год, она не вела себя плохо по отношению к нам. Была тихая, хотя ей как профессиональному водителю следовало бы иногда давать о себе знать. Я сама её познакомила с тем, где что находится, например, где заправляться и так далее. Мне было её жаль и поэтому я более или менее взялась за неё и уговаривала её, чтобы она общалась с остальными, так как затем они над ней насмехались, а она не умела ответить. Что касается особенностей характера, то она производила на меня впечатление скромной, тихой и она мне говорила, что люди её обижают. Трудовая дисциплина у неё была хорошая, каким она была водителем — я судить не могу. Для этого я должна была бы с ней ездить в качестве экспедитора. Это, конечно, правда, что экспедитор практически с каждым новым водителем боится ездить, это случалось непосредственно со мной и случалось также и с Гепнаровой.»
Подсудимая:
«Я хотела бы спросить свидетеля, знает ли она госпожу М.?»
Свидетель:
«Да, М. я знаю.»
Подсудимая:
«Я хотела бы ещё спросить, помнит ли свидетель какой-нибудь инцидент, который у меня был с М.?»
Свидетель:
«Ни о чём подобном я не знаю, не помню.»
Перед судом предстала свидетель Гана М.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
«Что касается подсудимой, то это была порядочная девушка, тихая, замкнутая, никогда ни с кем не ссорилась, работу выполняла хорошо, ничего плохого никогда никому не сделала. Сама никогда никаких конфликтов не вызывала. Однако, это правда, но с этим, в конце концов сталкивается каждая женщина, что остальные водители над ней насмехались, однако, другие могли дать отпор, а она нет. Она это принимала более или менее молча. Необходимо принять во внимание то, что речь идёт об относительно грубом окружении гаража, где работают в основном мужчины. Я сама её жалела и это правда, что с коллегой я говорила о том, что, наверное, её родители не проявляют к ней никакого особого интереса, если так позволяют ей бедствовать. Я думаю, что от отношения у нас некоторых людей она сильно страдала, однако она сама не дала нам возможности как-то ей это объяснить.»
Подсудимая:
«Я хотела бы спросить ….. (здесь она остановлена адвокатом, та ли это женщина, которая высказалась, что если бы она была её матерью, то она бы её повесила — прим. автора) ….. да, я определённо уверена, что это та женщина. Поэтому я хотела бы спросить, помнит ли свидетель тот случай, я тогда сидела в комнате водителей, когда она приехала со своим экспедитором, вошла в комнату, подошла ко мне и ни с того ни с сего высказалась: «Если бы я была Вашей матерью, я бы Вас повесила». Я на это улыбнулась и сказала, что никто не должен напрягаться, что если бы я это хотела сделать, то сделала бы это сама.»
Свидетель:
«Ничего подобного я не говорила, в конце концов, я сама мать и у меня есть дочь такого же возраста, что и Вы, как я и сказала, я Вас, скорее, жалела.»
Перед судом предстал свидетель Мирослав Д.
Не находится в родственных отношениях с подсудимой.
По делу даёт те же самые показания, что и на странице 295 со следующими отступлениями и дополнениями:
«С Гепнаровой я познакомился в 1972 году в ноябре на работе. Я знала, что она жила в садовом домике, у неё было много проблем, не было друзей и она сильно от этого страдала. Это всё я знаю по её рассказам. В садовый домик, например, она должна была носить топливо, далеко ходить пешком и так далее. В конце концов, я её заставил, чтобы она переселилась в Прагу в общежитие, где я жил непосредственно рядом с ней. Она жаловалась, что люди её беспричинно обижают. По этой причине также она часто меняла работу. У неё были трудности уже в Праге, люди на неё смотрели как на маленькую девочку, когда кто-нибудь ей наступал на ногу, чтобы она перед ним ещё и извинилась. Конкретно я знаю о случае, когда она хотела припарковать машину перед общежитием, где спокойно парковались и другие. От ненависти к ней, они эвакуировали её машину, ругались на неё в магазинах и грубо её оскорбляли, когда называли её «свинья, шлюха и т.д.» Однако, я сам лично этого не слышал и не был свидетелем этого. Это слышали другие. Её так осмеивали, что она не могла разговаривать. Общества она сама болезненно избегала. Также я знаю, что она пыталась покончить жизнь самоубийством и тоже об этом всё чаще говорила. Примерно за неделю до той трагедии она мне говорила, что она в таком отчаянии, что даже не может себя убить. Примерно десять дней перед этим она вообще не ходила на работу, лишь бессильно лежала. Что касается моих слов о том, что она хотела повеситься, было это где-то в начале апреля. Затем я её отвёл в Богницы, куда она сама хотела съездить. Однако, оттуда она возвратилась с тем, что она должна идти к психиатру, а конкретно — к доктору Н. Она ждала там примерно два часа, что в значительной степени её нервировало. Я знаю, что она была у многих врачей, которые, однако, ей сказали, что нигде нет мест. Это состояние длилось девять лет. У врачей на неё не было времени. Как раз в то время, когда это случилось, она хотела пойти к доктору З., который был в отпуске, а затем это произошло.
Мы вместе были в Словакии. В то время она была весёлой, но даже несмотря на это она говорила, что если бы она была где-угодно, например, в Америке, люди бы её обижали. На обратном пути, когда она сама перепутала улицу, на которую она должна была повернуть, она перевела управление к тротуару и резко затормозила. Начала на меня ругаться, что это моя вина, что я это знаю. Я ей ничего не говорил.
Дальше я бы хотел сказать, что она жаловалась и на своё пребывание в Опаржанах. Она рассказала, что трое или четверо девочек затащили её в душевую и разбили ей лицо. На предприятии все водители над ней насмехались и оскорбляли её.»
На вопросы прокурора:
«Я думаю, что в последнее время у неё ни с кем не было более близких отношения, чем со мной. Когда она сама перепутала в Гавиржове дорогу, она начала обвинять в этом меня.
На вопрос эксперта — психиатра:
«Это правда, что я писал ей в тюрьму в письме, что общество, когда она сейчас это сделала, «кудахчет как перепуганная курица», и что я с её мнением о том, что общество плохое, соглашался. В наши дни это, определённо, да, это приносит эпоха.
Что касается уверенности в том, что её фамилия — Виниферова, в этом она была убеждена на девяносто процентов, я не знаю, как она пришла к этому убеждению, но она сказала, что ей всё время так кажется. Я не знаю, почему на тему о том, что её зовут Виниферова она не говорила с вами как с экспертами, когда вы её спрашивали об отце.
Что касается вопроса о том, изучали ли мы вместе психиатрию, вернее разбирали, то я — решительно нет.
Поскольку я должен говорить о разных нелепостях, то, например, внезапно из себя она выбрасывала слова о том, что люди её обижают. В общем, это правда, что я заявлял о том, что понимаю даже совершённое ею преступление. Когда я говорил о нелепостях, это правда, что это было в состоянии аффекта, она покраснела и затем примерно два дня была неспособна на какое-либо действие.»
На вопросы адвоката:
«Письмо, в котором она пишет, что у неё есть сомнения, кто является её отцом, датировано 28.1.1974. У неё постоянно были сомнения, действительно ли Гепнар её отец, просила, чтобы я искал в этом направлении. Мне ничего не известно о том, чтобы она хотела именоваться иначе или чтобы она просила о таком изменении имени. Она мне не рассказывала о случае, когда какая-то её коллега сказала, что если бы она была её матерью, то убила бы её. Что касается обстоятельств, которые она принимала на свой счёт, то я хотел бы сообщить, что, допустим, люди, которые на неё не обращали никакого внимания, когда мы, например, шли в кино и смеялись, то она принимала это на свой счёт. Это случалось многократно, какое-либо иное место привести не могу. Иногда случалось, что она говорила что-то, что должно было произойти, однако я это не воспринимал. Что касается Олешко, она говорила мне, что переселилась туда потому, что хотела быть вдали от людей. Что касается моих слов о том, что её состояние до критического дня ухудшалось и что она ходила плохо одетой — это правда, она ходила небрежной, неухоженной.»
Подсудимая добавляет к показаниям свидетеля:
«Что касается фамилии Винифер, как я уже объясняла, так примерно два года назад мне это снилось. Я под этим ничего не подразумевала, когда говорила об этом Миреку и своему адвокату, в конце концов, меня это не интересует. Оставила я это до суда, так как мне было бы интересно это обнаружение. Что касается Гавиржова, ссора была спровоцирована обоими, когда он мне сказал, куда это я заехала, а я, в свою очередь, ему, что он плохой попутчик, если позволил мне так поехать. Это всё такие мелочи. Речь не идёт о каком-либо сумасшествии, о котором вы здесь весь день толкуете.»
На вопрос подсудимой:
«Это правда, что в Биффе в Малешицих незнакомые люди, которые там присутствовали, грубо её оскорбили, это были гости, кто конкретно — я не знаю, но я бы их узнал и через десять лет.»
На вопросы прокурора:
«Что касается состояния моего здоровья — у меня разрушение печени. Это правда, что я лечился в психиатрической клинике у доктора Н.. Что касается моих слов о том, что Гепнарова на различные ситуации реагировала иначе, чем обычные люди, я имел ввиду, что она не смогла с этим справиться.»
Перед судом предстали эксперты — доцент, доктор медицины Владимир Ш., доцент, доктор Станислав Д. и доктор Франтишка М.
Экспертам напомнили о присяге, предусмотренной параграфом 6 Закона № 36/1967 Сб., а также им были разъяснены положения параграфа 106 Уголовно-процессуального кодекса.
Все эксперты не находятся в родственных отношениях с подсудимой.
В соответствии с пунктом 1 параграфа 108 Уголовно-процессуального кодекса эксперты подтверждают верность составленного в письменном виде заключения и ссылаются на его содержание.
Зачитывается заключение (страницы 219 — 259) и его дополнение (страницы 260 — 262).
В соответствии с пунктом 2 параграфа 108 Уголовно-процессуального кодекса эксперт, доктор медицины Владимир Ш. будет отвечать на задаваемые вопросы, которые в соответствии с параграфом 210 Уголовно-процессуального кодекса заносятся в протокол.
Адвокат:
«Не появилось ли в ходе судебного разбирательства какого-либо обстоятельства, которое что-нибудь бы изменило в вашем экспертном заключении?»
Эксперт, доктор Ш.:
«В ходе всего судебного разбирательства не появилось никакого обстоятельства, которое бы привело к тому, чтобы мы изменили что-либо в нашем первоначальном заключении. Что касается обстоятельства, о котором говорит господин адвокат, а именно то, что свидетель М. по определённым эпизодам давала показания, отличные от показаний подсудимой, то это можно объяснить лишь теоретически несколькими способами. Разумеется, возможно, что свидетель могла произнести что-то в этом роде и что об этом она с течением времени забыла. Подсудимая слишком часто допускала, что люди так много ею занимаются, чтобы помнить каждую деталь контакта с ней. Во-вторых, возможно, что свидетель сказала что-то несколько иное, что подсудимая исказила. В-третьих, может быть, что при своих истерических чертах, даже если у неё нет действительной причины для того, чтобы кого-либо обвинять, то она просто её выдумает, учитывая её чрезмерные истерические фантазии и способности создания разных конфликтных ситуаций и историй. Это потому, что как истеричная и, сверх того, шизоидная личность она очень мало испытала настоящих чувств и для их вызова ей необходим какой-нибудь конфликт, сцена или драма.»
Адвокат:
«Или, господа эксперты, иными словами, Вы, следовательно, исключаете, что речь могла идти о галлюцинациях.»
Эксперт, доктор Ш.:
«Я считаю это невозможным, это не является образом обыкновенных галлюцинаций. Галлюцинации не могут существовать как что-то полностью оторванное от остальных поступков и мышления, но может исходить изо всей нарушенной личности подсудимой, то есть, по крайней мере, что касается галлюцинаций при шизофрении, что является единым психозом, который мог бы прийти на ум. Однако, возможно, что в этом случае, а также и в подобных случаях, когда подсудимая сообщала, что услышала какие-то замечания относительно своей личности или какие-то оскорбления, что могло говорить об ошибочной интерпретации какого-либо замечания, о некотором искажении услышанного или о неправильном понимании замечания, вырванного из взаимосвязи. Это я подразумевал под точкой № 2, как я указал. И чтобы она могла таким образом искажённо интерпретировать не только замечания, но также и поведение людей, к этому как раз подходят черты её характера, о которых мы говорили, её подавленная агрессия, которую она приписывает обществу, её шизоидность с неспособностью понимания человеческих чувственных проявлений, а также её истеричность, как я уже об этом говорил.»
Эксперт, доктор Д. добавляет:
«При слуховых галлюцинациях параноидальных шизофреников является типичным, когда личность, голос которой галлюцинирует больной, в данной ситуации не присутствует. Это обращение «через стену», вдаль и т.д. Мы всегда спрашиваем — такой вопрос задаётся следом — слышали ли Вы потом эти голоса, когда Вы очутились одна дома или говорили ли с Вами издали и т.д.?»
Адвокат:
«Господин доцент, не были бы Вы так любезны объяснить суду дифференциальные различия между шизоидной психопатией и шизофренией.»
Эксперт, доктор Ш.:
«Мы указали в заключении, которое было зачитано господином председателем, основные черты шизоидной психопатии. Это прежде всего – чувственная холодность, неспособность понимания чувственных проявлений других людей, ощущение некой стеклянной стены, через которую с ними общаются, замкнутость, изолированность, одиночество, склонность к закрытию в собственном фантастическом мире, некоторые особенности мышления со склонностью к философствованию, разные странные увлечения и причуды в поведении, одежда и т.д.. Лёгкая чувственная ранимость с одной стороны, что касается собственной личности, некая чрезмерная обидчивость и, с другой стороны – холодное, отрицательное, вплоть до бесчувственного, отношение к другим людям.»
Эксперт, доктор Д. добавляет:
«Доктор Ш. сообщил то, что мы указали в заключении, это касается пропорций повышенной чувствительности и равнодушной холодности, железной логики, ранимости-бесчувствия, железной последовательности, логичности. Кретшмер называет эту пропорцию гиперестетическо-анестетической. На этом полюсе бесчувственности речь идёт о способности претворять в жизнь некоторые планы железной логикой. Затем шизоидные психопаты могут идти даже по трупам, если речь идёт о каком-либо их большом плане.»
Эксперт, доктор Ш.:
«Разумеется, у шизоидных психопатов отсутствуют галлюцинации или вымысел, а их состояние, то есть, отклонения их характера, остаётся практически одинаковым с небольшими колебаниями в лучшую или худшую стороны в течение всей жизни.»
Адвокат:
«Является или нет вымыслом у девушки Гепнаровой её не опровергаемое убеждение, которое отражается во всём её поведении, когда она считает себя жертвой человеческого расизма. Действительно ли это поведение, то, что она сообщает, можно определить как вымысел, если нет, то почему?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Я считаю, что это нельзя назвать вымыслом по следующей причине, что это имеет лишь поверхностное сходство с вымыслом, то есть, то, о чём говорит господин адвокат. Я считаю, что в действительности речь идёт лишь о каком-то зафиксированном в памяти комплексе мизантропии у человека, который, несомненно, менее одарён, который часто наталкивается на своё окружение по своей собственной вине, иногда от непонимания другими. Если бы речь шла о шизофреническом вымысле, то он должен был бы иметь ещё и другие характеристики, он не мог бы выходить за рамки всей жизненной линии подсудимой, должен был бы иметь определённые признаки абсурдности и непостижимости для окружающих. Здесь мы видим, что она нашла лиц также психопатических, которые были сторонниками очень похожего мнения, то есть, то, что она действительно была угнетаема и то, что она стала жертвой других людей. Как и любой другой человек она едва может признать перед другими людьми и сама перед собой, что она враждебна и полна ненависти и ей не остаётся ничего другого, кроме как причислить эти особенности другим и обосновать, почему она так поступает. Это, конечно, логично, в этом нет никакой нелогичности мышления, относящейся к какой-либо шизофренической нелепости, которая абсолютно очевидна даже дилетанту.»
Адвокат:
«Здесь прозвучала рекомендация, которая касалась оригинального вымысла, это касается показаний свидетеля Д., который говорил о том, что у подсудимой есть сомнения в том, кто является её настоящим отцом, то есть, то лицо по фамилии Винифер.» Считаете ли Вы это в психопатологическом плане важным или нет?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Если бы речь шла о настоящем оригинальном вымысле, тогда бы это было важным, однако здесь нет никакого оригинального вымысла по той причине, что подсудимая его никак не придерживалась – значит, у него нет характера – это домысел – никакой неопровержимости, сама его недооценивает и говорит, что ей до этого нет дела. Шизофренику до такого домысла должно быть дело, потому что если отец не настоящий, то это означает, что он шпион и враг, который его может уничтожить.»
Эксперт, доктор Д. добавляет:
«Критическим признаком, из которого всегда явствует параноидальная шизофрения, параноидальный вымысел, является интрапсихическая галлюцинация. Параноидальный вымысел – это, по сути дела, объяснение первичного опыта, которым является ощущение нарушения личного пространства субъекта – это явление как чтение мыслей, расположение мыслей вдали и параноидальный вымысел являются лишь обоснованием первичности этого явления. Нами не было установлено никаких признаков интрапсихических галлюцинаций. Кроме того, полностью отсутствует классическое утверждение параноидальных шизофреников, что вокруг них намеренно разыгрывается поставленная неестественная комедия, что люди с определённой целью перед ними претворяются и что они взаимно объединились и сговорились. Она этого не утверждает, наоборот исключает, она лишь твердит, что люди попросту такие.»
Адвокат:
«Прошу Вас высказаться чётко, это понятие вымысла, в психопатологии его можно определить, как правило, одним предложением. Могли бы Вы это чётко определить?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Вымысел ошибочен, не отвечающее действительности суждение, исходящее из болезненных предположений, в чьей правдивости психически больной безвозвратно убеждён.»
Адвокат:
«Давайте вернёмся к межведомственным отношениям девушки Гепнаровой. Можно ли, по Вашему мнению, сказать, что её гиперперсональные отношения практически совсем удалены?»
Эксперт, доктор Ш.:
«У неё были какие-то отношения с другими людьми, её навещали различные друзья, у неё даже здесь есть её друг Д.»
Адвокат:
«Я бы лишь дополнил. Они удалены на такой уровень, какой бывает у психотиков.»
Эксперт, доктор Ш.:
«Я бы так не сказал. Впрочем, психические отношения могут быть у психопата одинаково тяжело нарушенные и может быть психотик, который, вопреки тому, сохраняет определённые отношения.»
Адвокат:
«Если анамнестически, если бы у меня была возможность поговорить с членами семьи, то эта клиническая картина выглядит так, что до седьмого класса, примерно в 11 – 12 лет, личность девушки Гепнаровой была нетронутой, но в это время происходит перелом, который хотя и не был бессвязным, но который в течение одного года развился в очень большие затруднения, которые отразились как в области учёбы, так и во всём поведении в области семейных отношений. Имеет ли это определение для Вас энтологически какое-либо значение?»
Эксперт, доктор Ш:
«Это определение не имеет для нас слишком большого значения, так как мы это можем объяснить иначе, чем каким-либо психопатическим заболеванием, признаков которого мы не усмотрели. В возрасте 12 – 13 лет она находилась в переходном возрасте, во время которого выделяются все психопатические особенности и те признаки, которые проявляются у не психопатических индивидуумов, то есть, неуклюжесть, неряшливость, высокомерие, протесты по отношению к окружению и т.д., которые у них открываются в более высокой степени.»
Адвокат:
«Значит, с анамнестической точки зрения то, что до тех 11 – 12 лет было без затруднений, с психопатологической точки зрения не значительно?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Нигде вообще не сказано, что она была без затруднений, она не была заметна до такой степени, но затем стала заметнее.»
Адвокат:
«У Вас с анамнестической точки зрения были какие-то открытия, кроме тех открытий, которые были в документе, или рекомендации родителей? Вы говорили с родителями?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Нет, ни с родителями ни с сестрой я не говорил.»
Адвокат:
«Господин эксперт, здесь давала показания одна свидетельница, которая сообщила о том, что девушка Гепнарова после полуночи лезла к ней по карнизу на 5 этаже в ситуации, которая была крайне опасна для её жизни. Имеет ли это открытие какое-либо психопатологическое значение? Входит ли это, по Вашему мнению, в клиническую картину психопатии?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Что касается Гепнаровой, то этот случай входит в клиническую картину психопатии.»
Адвокат:
«Значит, можно сказать, что у психопатов возможно такое снижение инстинкта самосохранения?»
Эксперт, доктор Ш.:
«У истерических психопатов случается резкое снижение инстинкта самосохранения, особенно в аффективных ситуациях.»
Адвокат:
«Простите, речь идёт конкретно об этой ситуации, не будем говорить вообще. Считаете ли Вы эту ситуацию действием истерического типа личности?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Я сказал, что у истерических психопатов действительно случается снижение инстинкта самосохранения, что они способны делать разные вещи, которыми могут подвергнуть себя опасности, что достаточно часто совершают попытки самоубийств, что иногда причиняют себе вред.»
Адвокат:
«Для меня речь идёт конкретно об этой ситуации. Если эту ситуацию, когда она в двенадцать часов ночи пошла к другой девушке, которая её заперла, потому что не хотела с ней разговаривать, лезла по карнизу в ситуации, которая угрожала её жизни, если всё это Вы считаете действиями, которые входят в рамки психопатического типа личности с истероидными проявлениями? Да или нет?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Это входит в рамки истерического типа личности, то есть, в рамки истерических сцен, которые часто происходят у этих лиц по совсем пустяковым поводам.»
Эксперт, доктор Д. добавляет:
«Типичным признаком истерической сцены – это доведение ситуации до крайности. Истерический тип личности, например, высовывается из окна. Партнёр, которому он этим способом угрожает своим самоубийством, затем находится в замешательстве, должен ли он ему вообще помогать, останавливать его, поскольку он будет оказывать сопротивление, или он мог бы «помочь» ещё из окна. Это как «я на карнизе и если ты не возьмёшь обратно свои слова, бог знает, как это всё закончится, можешь ругаться со мной дальше». Это прямое вымогательство ответа, который вышеупомянутый человек хотел бы услышать, тем, что сам себе сообщил в данной ситуации.»
Адвокат:
«Вы считаете, господин эксперт, невозможным, чтобы у девушки Гепнаровой речь шла об остаточном состоянии после перенесённого шизофренического заболевания в детском возрасте? Да или нет?»
Эксперт, доктор Ш.:
«У нас нет никаких доказательств, которые бы свидетельствовали о перенесённой шизофрении.»
Адвокат:
«Или тот поступок, который она совершила, Вы считаете объяснимым с точки зрения нормальной психологии?»
Эксперт, доктор Ш.:
«С точки зрения психологии психопатического индивидуума или, в основном, ещё психологическими механизмами.»
Адвокат:
«Это заключение Вы составили не предвзято с точки зрения этого поступка либо у Вас были определённые личные оговорки такого характера, чтобы защититься от объективного объяснения заключения?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Я составляю экспертные заключения для суда уже много лет и одной из моих функций в клинике является забота об объективности не только своих экспертных заключений, но и всей клиники. Также, я как областной психиатр Праги слежу, чтобы никаких подобных безобразий не могло произойти. Мы составляли заключение втроём. Мне такой вопрос кажется абсолютно абсурдным. Мы приступаем к каждому делу абсолютно беспристрастно без какого-либо негативного или позитивного отношения к подсудимому и я напоминаю, что большинство случаев, которые мы рассматриваем, это случаи убийств зачастую более ужасных.»
Адвокат:
«Большинство психологических обследований указывает на пограничную картину между шизоидной психопатией и шизофренией. Имело ли это открытие для Вас с точки зрения создания заключения какое-либо значение?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Данный вопрос не справедлив. Даже доктор Б. ничего подобного не утверждал.»
Адвокат:
«Заключение содержит исследование, очень обширное исследование госпожи доктора М.. В большинстве тех выводов из этих отдельных осмотров указано, что тесты, то есть, результаты исследования двигаются по направлению к границе психотического результата. Подобный результат есть и в тесте Векслера. У неё было это доказательство, а значит, имела ли значение эта интерпретация тех психологических результатов для создания экспертного заключения, размышляли ли Вы над ней?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Психологи используют несколько иной язык и доктор М. решительно не излагала свои заключения так, чтобы речь действительно бы шла о чём-то вроде начинающегося или пограничного психоза. Но это вопрос чисто психологический и я думаю, что необходимо, чтобы она сама высказалась о своей интерпретации.»
Эксперт, доктор М. сообщает:
«Тест Векслера не пограничный, он лишь чуть выше нормы. На границе находится либо следует к границе результат MMPI-теста (т.е. Миннесотский многоаспектный личностный опросник — прим. переводчика), но который имеет низкую надёжность хотя и повышенный Фскор (здесь, вероятно, имеется ввиду так называемая оценочная шкала достоверности теста MMPI, применяемая для выявления недостоверных результатов (связанных с небрежностью обследуемого, а также аггравации и симуляции), и обозначаемая латинской буквой F, т.е. Фскор=FScore, где F – это вышеуказанная оценочная шкала, а Score – в переводе с английского языка означает «отметка, оценка» - прим. переводчика). Это могло произойти от небрежности либо от недостаточного понимания, но мы не знаем, как возникает высокий Фскор. Тест Роршаха был почти таким же, как и у доктора Б., и указывает на грубо не соответствующий норме документ, несоответствие норме, конечно же, не обязательно психотическое, другого типа. По несоответствию документа норме мы не можем судить о ненормальности личности, тестов не достаточно. Тогда как некоторые результаты тестов двигаются к границе психоза, но впоследствии этой границы никогда не достигали. В 13 лет подсудимая была госпитализирована и психологически протестирована в детском отделении психиатрической клиники, описание тестов соответствовало клинической картине, полученной этим же тестом в тоже время с той лишь разницей, что, во-первых, весь интеллект ещё не полностью развился, был ниже (интеллект развивается в среднем до 15 лет), а, во-вторых, там были преимущественно черты шизоидные и в меньшей степени — черты истерические. Во время нынешнего обследования в тесте не были выявлены черты истерические, там были только черты, напоминающие шизофрению. Против дефектов после возможного психотического заболевания свидетельствует то, что общий результат выше, отвечает дальнейшему развитию и, кроме того, диапазон отдельных результатов лишь незначительно повышен, почти нормален.»
Адвокат:
«Имеются записи доктора Б., его мнение, где он упоминал, что это в рамках нормы.»
Эксперт, доктор М.:
«Да, я сопоставляла с ним. Нынешний немногим более содержателен, общей мыслительной деятельности там больше. Ощущается немного меньшее преобладание замкнутости теперь, чем тогда.»
На вопрос подсудимой доктор Ш. сообщает:
«Этиология, разумеется, знакома, по крайней мере, до той степени, в какой в ней, как и в остальной психопатии, принимает участие врождённая склонность и, кроме того, различные факторы воспитания в широком смысле слова.»
Подсудимая:
«Меня интересует, по большей части психопатия приобретённая или по большей части врождённая?»
Эксперт, доктор Ш.:
«Теоретически это ещё не ясно. Подавляющее большинство психиатров полагает, что там участвуют оба этих компонента и взаимно проникают друг в друга.»
Подсудимая:
«Я бы хотела задать вопрос доктору М. о том, что когда я ей сообщила различные имена для того, чтобы она установила, были ли у меня слуховые галлюцинации, и поэтому я спрашиваю эксперта, сделала ли она это? Речь идёт о тех именах, которые я ей сообщила.»
Эксперт, доктор М.:
«Я не разыскивала людей, которых Вы мне называли. Кое-что я проверила по документу, это там уже было записано и, наконец, по всем записям из наших последующих разговоров я пришла к выводу, что это было в реальности, что у Вас не было слуховых галлюцинаций. Даже, наверное, не иллюзия, возможно некоторое недоразумение либо неверное изложение.»
Допрос экспертов проведён в период с 08:00 2.4.1974 по 21:15 3.4.1974.
Адвокат ходатайствует об удалении общественности перед заслушиванием эксперта в области сексологии по причине угрозы нравственности.
Прокурор ходатайствует, что в случае, если ходатайство адвоката будет удовлетворено, обеспечить доступ работникам суда и прокуратуры из научных соображений. Иными словами, он полагает, что серьёзным рассмотрением дела не может быть нарушена нравственность присутствующих.
После тихого совещания без прерывания судебного заседания оглашено Определение об отклонении ходатайства адвоката (часть 1 параграфа 200 Уголовно-процессуального кодекса).
Перед судом предстала эксперт, доктор медицины Ярослава П.
Не явился эксперт в области сексологии доктор Владимир Б.. Присутствующая эксперт сообщила, что доктор Б. не смог явиться по состоянию здоровья, экспертное заключение было составлено совместно с ним и выводы они обсуждали вместе, в том числе, в ходе судебного заседания и она уполномочена говорить и от его имени.
Эксперту напомнили о присяге, предусмотренной параграфом 6 Закона № 36/1967 Сб., а также ей были разъяснены положения параграфа 106 Уголовно-процессуального кодекса.
Эксперт не находится в родственных отношениях с подсудимой.
В соответствии с пунктом 1 параграфа 108 Уголовно-процессуального кодекса эксперт подтверждает своим именем и именем доктора Б. верность составленного в письменном виде заключения и ссылается на его содержание.
Зачитывается заключение (страницы 267 — 287).
Эксперт, доктор П. на вопрос подсудимой диктует прямо под протокол:
«Разногласий в наших заключениях нет никаких и это потому, что мы занялись сексуальной сферой. Истерия относится к оценке экспертов-психиатров. Что касается агрессивности, то мы высказались в том смысле, что мы не установили никакой патологической сексуальной агрессивности. А, значит, я снова подчёркиваю, что нами не установлено агрессивности в сексуальной сфере.»
Допрос эксперта проведён в период с 11:00 2.4.1974 по 21:30 3.4.1974.
Судебное заседание прервано с тем, чтобы быть продолженным 4.4.1974 в 08:00, что присутствующие принимают во внимани.
-(sic)-